Рассказы

УСПОКОИТЕЛЬ МАКАРОВА

Толик – замечательный сосед. Он тих, вежлив и культурен. К нему хоть среди ночи можно постучать и попросить взаймы спички, соль или сахар. Никогда не получишь отказа, не услышишь в ответ грубого слова. С месяц назад он по собственному почину приладил пружину к двери подъезда, чтобы та не открывалась, пуская в парадное морозный уличный воздух. А еще он ввел в привычку здороваться со всеми, кого встретит на лестнице. Даже с незнакомыми людьми.

– Ах, Татьяна Валентиновна, – благолепно вздыхают жильцы, провожая взглядом мило улыбающегося Толика, – дай бог ей здоровья! Кабы не она…

Благодарность людей понятна. Ведь еще год назад, до того как в их подъезд въехала новая жиличка, все здесь было совсем иначе…

Толян отслужил срочную в горячей точке. Вернулся он оттуда цел и невредим физически, но с весьма расстроенными войной нервами. Несколько раз его возили в клиники Москвы и Петербурга. Но даже столичные светила психиатрии оказались бессильны против душевного недуга бывшего солдата. Заключался он в немотивированной агрессивности. Напившись, а проделывал это Толян регулярно, он гонялся за соседями по подъезду со штык-ножом, ломился к ним в двери и крушил почтовые ящики.

Обращения в полицию не помогали. В отделении Толян быстро приходил в себя, предъявлял справку со жгуче фиолетовой печатью и уже через несколько часов был дома, где спешил залить полученный стресс алкоголем. А напившись…

Зоркие глаза, быстрые ноги да крепкие двери уберегали до поры до времени жильцов от кровавой развязки. Беспредел в отдельно взятом подъезде продолжался несколько лет. Многие, не выдержав испытаний, продавали квартиры, переезжая в более спокойные места. Вновь въехавшие, слишком поздно узнав о местной достопримечательности, кусали локти, плакали навзрыд и поминали продавцов недобрым словом.

И вот год назад из квартиры номер шесть в неизвестном направлении отбыла семья Галкиных.

– Не могу я больше жить в этом лабиринте минотавра, – мотивировал соседям свое решение продать жилье глава семейства Николай Петрович. – У меня сын растет. Переходный возраст у него. Гормоны играют, прыщи пузырятся, реакция замедляется. Не убежит, не увернется. И что тогда?

– Конечно, вам бы хотелось, чтобы прирезали мою тещу, – съязвил Гарынкин из восьмой.

– А вам бы этого не хотелось? – ядовито заметила жена Галкина и поспешно увела мужа домой, ибо где-то наверху послышался рык Толяна.

Через неделю стриженые ежиком крепкие ребята перетаскали на второй этаж пожитки новых жильцов. В шестую квартиру вселилась молодая женщина с двумя детьми. Звали новую хозяйку Татьяна Валентиновна. Впрочем, тогда для соседей она была просто Танечкой.

Так уж получилось, что Танечка узнала о диагнозе Толяна очень скоро. В один из зимних вечеров ее дверь сотрясли страшные удары. Сосед в своем безумстве рубил штык-ножом деревянный косяк, попутно рассказывая Танечкиным детям все, что он думает об их матери, матери их матери и всей их семье. Язык Толяна был столь выразителен, что за десять минут пятилетний Денис и восьмилетняя Леночка расширили свой словарный запас примерно вдвое. Три месяца потом они спрашивали:

– Мама, а что значит это слово? А это?

Забегая вперед, заметим: детей еще полгода пришлось водить к психотерапевту. Но вернемся к событиям того злосчастного вечера.

– Отдай пенсию! – рычал Толян. – Отдай пенсию, а то всех порешу!

Танечка, обезумев от ужаса, металась по квартире, хватая в руки то топор, то молоток и думая лишь о том, как спасти детей, если дверь не выдержит.

– Мама, отдай ему эту пенсию! – билась в истерике Леночка. – Отдай! Пусть только он уйдет!

Объяснить Толяну через дверь, что никакой его пенсии она не брала и ничего знать о ней не знает, женщине не удалось. Чувство самосохранения заставило Танечку взять себя в руки. И она трясущимися руками набрала телефон полиции. А потом позвонила брату…

Бывшему солдату крупно повезло, что его ангел-хранитель оказался в тот момент на месте. Если бы он на минутку отвлекся и позволил Танечкиному брату приехать первым, жизнь Толяна, возможно, закончилась бы сразу и трагически. Но ангел этого не допустил, и обычно неспешная полиция прибыла раньше. При виде наряда Толян тут же успокоился, вложил штык-нож в ножны и покорно пошел за полицейскими, нащупывая в кармане благословенную справку.

Танин брат на джипе прибыл через десять минут после стражей порядка. Он оказался крепким дядей с бритым затылком и могучими кулаками. Узнав от сестры суть дела, он через две ступеньки вспорхнул на пятый этаж, где жил Толян, резким движением распахнул входную дверь, даже не заметив сгоряча, что она вообще-то была заперта, и пружинистым шагом, нервно сжимая и разжимая кулаки, прошелся по комнатам.

– Пашенька, не надо, а то тебя опять посадят, – семенила за ним следом Танечка, заламывая руки. – Я же сказала, его забрали. Сейчас я пойду в полицию, напишу заявление. Думаю, он долго теперь здесь не появится…

Однако она ошибалась. Уже на следующее утро Толян был дома. Танечка вновь отправилась в полицию. Ее разговор там шел на повышенных тонах, поэтому здесь приведен в литературной обработке.

– Милостивый государь, – обратилась женщина к дежурному, – не далее как вчера я чуть не была зарезана дома своим соседом из восемнадцатой квартиры. Так почему же он опять на свободе?

– Сударыня, – ответил ей офицер, – сей достойный молодой человек проливал за вас кровь на войне…

– Я нисколько не умаляю его боевых заслуг, – подала голос Танечка, – но не могу установить причинно-следственных связей между его подвигами и возможным убиением меня и моих детей.

– Но ведь не зарезал же он вас? – осторожно напомнил полицейский. – И очередной штык-нож мы у него отобрали. Правда, пятый уже. Кует он их, что ли?

– Так что же делать мне теперь, повелитель улицы? – возопила Танечка.

Внятного ответа она так и не получила, а потому вернулась домой в слезах. И тут же позвонила брату.

– Выезжаю с ребятами, – отрезал Паша, – через пятнадцать минут будем.

Ребята приехали на трех машинах. Они сразу поднялись на пятый этаж и позвонили в искомую квартиру.

– Кто это там? – раздался из-за двери рев Толяна. – Я щас выйду и кому-то морду раскровеню! Дай только дверь открою!

– Что вы, что вы, – услужливо ответили ребята, – не стоит так беспокоиться. Мы сейчас сами откроем.

Дверь открывалась наружу, но они открыли ее внутрь. Да так энергично, что Толян в обнимку с дверью пролетел весь коридор и обрушился на полу в кухне.

– Ну все, друг, настал тебе истец! – юридически грамотно выразились гости и твердым шагом вступили в квартиру.

Далее события развивались стремительно. Ребята отлепили Толяна от двери, взяли под мышки, вывели во двор, посадили в машину, вывезли за город, свели в кювет, связали за спиной руки, поставили на колени, приставили к затылку ствол Макарова и спросили:

– Ну что, сударь (здесь и далее словом «сударь» будет заменено более развернутое и экспрессивное обращение, содержащее в себе остро негативное отношение ребят к личности Толяна), знаешь Татьяну Валентиновну из шестой квартиры?

– Угу, – сглотнул слюну Толян.

– Так вот, сударь, – продолжили ребята, – если Татьяна Валентиновна будет сидеть дома и отдыхать и вдруг услышит за дверью какой-то шорох, по причине которого ей придется прервать свой драгоценный отдых, и если, выйдя в коридор и взглянув в дверной глазок, она увидит, что это ты, сударь, там ползешь и шуршиш-ш-ш-ш-шь, мы ж тебя, сударь, сюда вывезем, башку отстрелим, в болото выкинем и скажем, что так и было. Понятно?

– Угу, – сказал Толян.

А что ему еще оставалось сказать?

– Отлично, – обрадовались ребята, спрятали Макарова, развязали Толяну руки, сели в машины и уехали.

И тут произошло чудо! Пока Толян пешком возвращался в город, он полностью излечился. То, чего в течение нескольких лет не могли добиться профессора лучших столичных клиник, Паша с ребятами сделали за две минуты прямого и откровенного разговора. Их беседа оказалась столь убедительной, что исцеление наступило практически мгновенно. На обочину шоссе вылез из кювета Толян-разбойник, а через полчаса в город вернулся уже просто Толик-алкоголик, тихий и безвредный.

Стоит ли говорить, что особым уважением проникся он к Танечке и ее деткам. Бывает, ползет к себе нетрезвый на пятый этаж и видит, как соседка из шестой открывает дверь.

– Здравс-с-с-ствуй-те, Татьяна Валенти-и-и-иновна, – шепчет благолепно, – рад вас-с-с-с видеть.

С тех пор все жильцы стали называть Танечку по имени-отчеству и прославлять ее подвиг перед грядущими поколениями.

– А я всегда знал, что психические болезни лечатся, – многозначительно заметил умный семиклассник Петя из третьей квартиры. – Закончу школу – пойду в медицинский.

 

СВАДЬБА

Поскольку делать аборт было уже поздно, решили сыграть свадьбу. Невеста пухла прямо на глазах. Она передвигалась неловко и немного боком, как идущая на нерест семга. А купленное за неделю до торжественного события платье пришлось в срочном порядке расставлять. Молодая в нем была похожа на задрапированный перед торжественным открытием памятник удаву, проглотившему футбольный мяч.

Бутылка шампанского в загсе открываться отказалась наотрез. Пробка держалась за стенки горлышка так, как будто от этого зависела ее жизнь. Пальцы приятелей жениха скользили по запотевшему после холодильника стеклу вместилища праздничного напитка.

– Надо по донышку рукой, – посоветовал дружка и тут же воплотил задуманное.

Наклонив бутылку и, как вскоре выяснилось, по роковому стечению обстоятельств направив ее горло прямо в огромный живот новобрачной, он стал с силой бить ладонью по донышку сосуда. Шампанское ахнуло, словно мортира на Севастопольской батарее. Пробка, срикошетировав от упругого чрева, обтянутого белым атласом, улетела куда-то в соседний зал. А струя пенной, как из огнетушителя, жидкости щедро обдала новоиспеченную жену от пояса и ниже. Пока оставшееся на дне бутылки вино раскапывали по бокалам, молодая, тяжело, как пингвин на кладке, присев, отжимала подол.

– Воды отошли? – завидев мокрое платье новобрачной, радостно всплеснула руками бабушка мужа, дельфином вынырнув из толпы родственников, что встречали свадебный кортеж у подъезда.

– Рано еще, старая карга, уймись, – зашипел внук, стараясь при этом крепкой рукой дотянуться до морщинистой шеи старухи, но та увернулась, и ее тут же смыла толпа.

– В дом достаток, нужда за порог, – рявкнула какая-то тетка, метнув в воздух несколько увесистых пригоршней затхлого зерна трудноопределимого злака.

Труха запорошила молодым глаза, как мартовская бешеная метель.

– Может… хватит… этих приколов? – с придыханием, борясь с подступающей к горлу тошнотой от токсикоза, просвистела молодая, неистово моргая слезящимися глазами.

Впрочем, как вскоре выяснилось, злоключения ее только начинались. Коварно подкравшись к новобрачным под завесой парящей в воздухе трухи, все та же бабушка с силой метнула из кулька прямо в грудь молодой доброе кило конфет – на счастье. Твердая, как галька, карамель ударила в набухшие в ожидании цепких десен младенца соски с такой силой, что молодая завыла от боли.

– На, родненькая, скушай. Может, полегчает, – сжалилась над ней незнакомая женщина, протягивая поднятую с земли конфетку.

– Да когда ж вы их покупали, бабушка, конфеты эти? – простонала молодая, разглядывая фантик. – На них же еще «Ленинград» написано?

– Ну не «Сталинград» же, – урезонил ее муж, решив вступиться за родную кровь.

Как только осела труха, молодым дали пригубить по рюмке водки. Саму посуду – опять же, на счастье – следовало разбить. Первая попытка не удалась. Рюмки отскочили от земли, как теннисные мячи. Их поймали и снова с силой ахнули об асфальт. Никакого результата. Тогда их стали давить каблуками. Рюмки выскальзывали из-под ног и, вертясь, как сваренные вкрутую яйца, катались по асфальту.

Молодая сообразила первой. Глядя прямо в лицо свекрови своими припухшими от токсикоза и оттого похожими на крокодильи желтоватыми глазами, но обращаясь при этом к мужу, она леденящим душу шепотом произнесла:

– Спроси свою мать, почему она дала нам пластмассовые рюмки?

– Ты уж, правда, мать, даешь, – поддержал жену муж, и уши его зарделись от гнева.

– Да, конечно, – взвизгнула владелица необорных рюмок, испепеляя взглядом невестку, но тоже почему-то адресуясь к сыну, – ты с ней через месяц разведешься, а я буду хрусталь из серванта бить?

– Неси тару, мать, – спокойно и оттого страшно выдохнул новобрачный, – живо.

Полная решимости отстоять содержимое серванта, свекровь притащила из квартиры два граненых стакана. На этот раз молодые действовали наверняка. Они швырнули стаканы оземь так, как будто хотели проломить асфальт заодно с земной корой и зачерпнуть этими самыми стаканами магму из оливинового слоя.

– Глаза! – только и успела выкрикнуть теща, когда сноп осколков салютом взметнулся с земли.

Отсутствие жертв можно было объяснить единственно волей на то господа. К нему и поехали. Венчаться.

– Христос воскресе, батя, – радостно приветствовал священника молодой, насильно овладевая его рукой для крепкого мужского рукопожатия.

– Август на дворе, сынок, – истово перекрестилась теща.

– Раз уж приперлись, надо по-ихнему здороваться, – огрызнулся новобрачный. – Причем здесь август?

– Как же так? Во блуде зачавши? – только и смог выдавить из себя служитель культа, растерянно глядя на, как казалось, заполнивший всю церковь огромный живот невесты.

– Это непорочное зачатие, – хмыкнул молодой, сорвав смешок у публики.

– Радуйся, что я не еврейка. Я бы тебе сейчас собственными руками обрезание сделала, – пообещала молодая, обводя помещение мутным взглядом свирепого, но обессилившего зверя.

– Не кощунствуйте в храме божьем, – откликнулся то ли на «обрезание», то ли на «непорочное зачатие» священник, рассматривая подозрительные желтые разводы на подоле новобрачной.

– Слушай, поп, я не виноват, что эта дура захотела венчаться, – взревел молодой, тыча пальцем в жену. – И ты меня не зли. А то я сейчас над тобой совершу порочное зачатие.

Священник вздрогнул.

– У меня нервы не железные, – как-то примирительно добавил молодой, указав при этом на свои багровые уши.

Из церкви поехали в ресторан. Молодая сидела за столом прямо, как пограничный столб, боясь расплескать содержимое собственного желудка. Ее муж больше налегал на водку. Праздник катился к своему логическому завершению, когда приятели жениха выкинули фортель. Пошептавшись о чем-то между собой, они, воспользовавшись тем, что молодой на миг отвернулся, подхватили уже не имевшую сил сопротивляться новобрачную под мышки и утащили куда-то по коридору. Судя по запаху – в сторону пищеблока.

– Молодку украли, – умильно закивала головой сведущая в таких делах бабушка. – Муж заметит – будет выкупать.

Муж не заметил. Через полчаса теща фальшивым голосом театрально громко вопросила в пространство:

– И где же наша красавица?

Муж и тут не среагировал. Еще через полчаса дружка, уставший удерживать новобрачную на кухне, сообщил ему о похищении открытым текстом.

– Да кто ж ее украдет такую? – содрогнулся молодой. – Поди блюет где-нибудь в туалете. Водка-то еще осталась? Эй, мать, дай-ка мне вон ту бутылку…

Еще через час не имеющие возможности крикнуть «горько» гости стали скандировать:

– Не-вес-ту! Не-вес-ту!

Видя, что ему не дадут спокойно насладиться огненной водой, новобрачный злобно обвел взглядом зал. Не обнаружив нигде свою раздувшуюся половину, он встал и заревел, адресуясь, по-видимому, к ней же:

– Если ты, тварь, через пять минут не придешь, я тебе всю морду раскровеню!

Свое обещание он подкрепил увесистым, со всего маху ударом по столу. Посуда на столе подпрыгнула, и покоившийся на блюде поросенок, истекающий жиром, доверчиво ткнулся носом прямо теще в подол.

Теща завизжала так, как, наверное, не визжал сам этот маленький поросенок в последние минуты своей жизни. С резвостью, которую трудно было ожидать в женщине за пятьдесят, она со сноровкой опытной стриптизерши стала сдирать с себя пропитанные раскаленным жиром и оттого невыносимые колготки…

И тут появилась молодая. Она шла по коридору, и духовки ресторанной кухни подсвечивали ее сзади адским пламенем. Ее ножки, видные сквозь полупрозрачное платье, из-за огромного живота казались тонкими, как спички. Изнуренная последними днями беременности, она двигалась тяжело и враскачку, как капитан Флинт по палубе своего пиратского фрегата. А в ее правой руке был крепко зажат огромный разделочный нож.

– Только тронь меня, обрубок красноухий, – скорее телепатически передала, чем произнесла она, – только попробуй, я тебе все кишки выпущу…

Что было дальше, я не знаю. Увидев нож, я тихо сполз со стула и незаметно, прикрываясь подружкой (говорят, на женщинах колюще-режущие раны заживают быстрее), выскользнул из зала.

А молодым остается только пожелать жить долго и счастливо. Если, конечно, еще одно сказочное пожелание: умереть в один день – не сбылось для них прямо тогда же, в день их свадьбы.

 

АКТЕР ТЕАТРА МАЛОЙ ВМЕСТИМОСТИ

– Дуглас, – сказал попутчик.

– Что? – не поняли мы.

– Дуглас, – повторил попутчик и для большей убедительности ткнул желтым от табака пальцем в картинку сканворда: – Это Дуглас. Не Майкл, конечно, а Кирк.

– Понятно, – сказали мы, натянуто улыбнувшись.

Поезд Донецк-Москва мерно отстукивал километр за километром. Чтобы хоть как-то убить время, мы увлеклись сканвордом. Угадали бы мы сами актера Кирка Дугласа? Не знаю. В любом случае нас опередил попутчик.

Он подсел к нам на одной из станций. Высокий, слегка полноватый немолодой уже мужчина. Грива седых волос. И пиджак. Помятый, видавший виды пиджак. Он так и сидел в нем, выпрямив спину и глядя в окно, как будто ожидая своей станции.

– Далеко ехать? – поинтересовались мы.

– До конца, в Москву, – обстоятельно пояснил попутчик, добавив, чтобы не осталось уже никаких сомнений: – Домой еду.

– Угу, – кивнули мы, тут же уткнувшись взглядами в пол. Упаси вас бог разговаривать с москвичами в поезде. Они отравят вам всю дорогу, рассказывая о том, как дружили с Юрием Никулиным. Все москвичи почему-то были с ним лично знакомы. Узнав о том, что вы из Мурманска, москвичи обязательно спросят:

– Ой, а это где?

А представитель сильного пола тут же добавит:

– Я когда-то служил в Североморске.

Никто из москвичей не знает, где находится Мурманск. Но все они при этом служили в Североморске и ловили треску в Кольском заливе голыми руками. В общем, никогда не разговаривайте в поезде с москвичами.

Потом мы увлеклись сканвордом, потом попутчик подсказал нам Кирка Дугласа, потом… Ему – попутчику, не Кирку Дугласу, конечно, – явно не хватало общения. А мы тем временем споткнулись на очередном загадочном вопросе сканворда.

– Самокат, самогон, самопал… – искали мы ответ, и взгляды наши опрометчиво блуждали по купе, где они встретились со взглядом попутчика.

– А я сканворды никогда в дороге не разгадываю, – пояснил он, явно цепляя нас на крючок для разговора.

– У, понятно, – протянули мы, приготовившись к рассказу о дружбе с Никулиным.

– Я раньше перед поездкой всегда покупал тетрадь, – продолжил попутчик, – обыкновенную тетрадь в двенадцать листов. Садился в поезд и начинал по памяти записывать имена актеров: Майкл Кейн, Дэнни Айелло, Джин Уайлдер, Кристофер Ллойд, Джон Лейн… Мог так всю тетрадку исписать, ни разу не повторившись. Всех знал. И все фильмы с ними. Замечательные фильмы. И актеры, конечно, тоже. Я из-за них в театральный институт и пошел.

– Вы артист? – почти обреченно поинтересовались мы, уже предчувствуя плавный переход к знакомству с Никулиным.

– Актерство у меня в душе, – как-то уклончиво ответил попутчик. – Всех актеров знал, актрис, фильмы, роли мог цитировать часами. Когда в институт пришел поступать, я так прямо и сказал приемной комиссии: «Вы не можете меня не взять, я вам сейчас целую тетрадку заполню именами актеров, не повторяясь. И любой их фильм назову с датой выхода на экран…»

– Взяли? – слегка опешив, поддержали мы разговор.

– Нет, – вздохнул попутчик, – не прошел творческий конкурс. Знаете, все эти песенки, сценки. А я всегда тяготел к большому экрану. Так что профессионального актерского образования у меня нет.

– Но играете где-то? – уже с любопытством спросили мы.

– Москва! – взмахнул руками попутчик. – Чтобы просто обойти все театры, целой жизни не хватит.

– Вы коренной москвич? – задали мы следующий вопрос.

– Не совсем, – опять уклончиво ответил попутчик, – но давно живу в столице и, что называется, проникся духом.

– Вы не могли бы проникаться духом на своей полке? – прервала наш разговор тетка с огромным чемоданом на колесиках. – Я хотела бы поставить багаж и прилечь.

Мы и не заметили, как поезд подошел к очередной станции, и в наше купе прибыло пополнение.

– Да, конечно, – кивнул попутчик и, обращаясь уже к нам, пояснил и без того очевидный факт: – У меня верхняя полка, других не было.

– Угу, – кивнули мы, а попутчик прямо в своем пиджаке полез наверх.

Тетка, проехав чемоданом по нашим ногам, запихнула его под полку, а затем с шумом обосновалась там на ночлег. После этого в купе вновь воцарилось спокойствие, а мы вернулись к своему сканворду.

Впрочем, спокойствие было прервано уже спустя четверть часа. Сначала перед нашими глазами повисли ноги попутчика в дырявых носках. Потом показался мятый пиджак. Спустившись с горних высот, попутчик покосился на крепко уснувшую на своей полке тетку.

– Она не встанет до Москвы, – подумали мы.

– Здоровый сон, – словно читая наши мысли, заговорщически прошептал нам попутчик, кивнув в сторону тетки. – Хотел бы я так спать. Но, увы, у меня бессонница.

– Увы, – эхом откликнулись мы, предчувствуя беспокойную ночь.

– Подвиньтесь, – строго сказал нам попутчик, – пустите меня к столику, я покушать хочу.

Мы молча сдвинулись в сторону двери. Попутчик потянулся к своей полке, достал откуда-то пакет и начал раскладывать на столике у окна колбасу, хлеб, огурцы, помидоры и вареные яйца.

– Соль, в еде главное – соль, – сказал он и стал искать в пакете солонку. – Мама должна была положить ее.

– У вас мама на Украине живет? – исключительно от нечего делать спросили мы.

– Да, – кивнул попутчик и наконец-то извлек из пакета спичечный коробок с солью, – я все время зову ее в Москву, но…

Попутчик ел медленно и обстоятельно. И тут в купе просунулась проводница.

– Кому нужны миграционные карточки? – вопросила она. – Скоро граница. Граждане Украины есть?

– Есть, – кивнул попутчик и, обращаясь уже к нам, добавил: – Возьмите для меня карточку.

– Но, – изумились мы, когда проводница, вручив нам миграционку, захлопнула дверь купе, – мы думали, вы москвич. Не коренной, но все же…

– Нет, – покачал головой попутчик, – в Москве я просто работаю. Потому что там мой труд востребован.

– Да, многие актеры едут в Москву, – пошли мы ва-банк в своем желании окончательно прояснить ситуацию.

– Многие, – согласился попутчик.

– Играть, сниматься… – продолжили мы многозначительно.

– Это точно, – кивнул попутчик, продолжая уписывать хлеб с колбасой и огурцом.

– Так вы играете? – не выдержали мы. – Вы сказали, что профессионального актерского образования у вас нет.

– Если у вас нет таланта, никакое образование не позволит вам стать актером, – назидательно заметил попутчик. – Я могу перечислить вам десятки имен знаменитейших актеров, которые никогда не заканчивали театрального вуза.

– Мы знаем, – обозлились мы, – тетрадка в двенадцать листов, без повторов. Знаем. Скажите, вы актер или нет?

– Понимаете ли… – начал попутчик.

– Понимаем, – закивали мы, – найти себя в творческой профессии не так-то просто, в современном обществе таланты оказываются невостребованными, нынче на экране процветает бездарность, а телеканалы давно продали душу дьяволу. Мы все это прекрасно понимаем. Скажите нам другое: кем вы работаете?

– В настоящее время я занимаюсь перевозками, – как-то погрустнев, ответил попутчик, – Юго-Западная – Внуково.

– Что? – переспросили мы.

– Юго-Западная – Внуково, – обреченно ответил попутчик. – Людей вожу на автобусе малой вместимости.

– На маршрутке, что ли? – уточнили мы, тоже как-то сдувшись.

– На автобусе малой вместимости, – повторил попутчик и неловким движением положил недоеденный бутерброд на столик.

Наш запал при этом окончательно улетучился. И, слегка гордясь своими добрыми сердцами, мы затараторили:

– Целую тетрадку, говорите, могли исписать, да? И по фото тоже узнаете? У нас тут в следующем сканворде тоже чей-то портрет есть. Не актера ли? Поможете? Да вы кушайте, кушайте. Что же вы, честное слово? Кушайте.

 

ЛЮБОВЬ НА РАЗВЕС

Все произошло минувшим летом в одном из южных приморских городов, где я на пляже коротал свой отпуск. Однажды рядом со мной пристроились на песочке две девушки. Под ленивый шум прибоя я невольно – не затыкать же было уши! – подслушал их разговор.

– Ну, как у тебя? – поинтересовалась одна из девушек у своей подружки.

– Что «как»? – то ли действительно не поняла, то ли просто решила пококетничать та.

– С твоим-то! – почти возмутилась первая.

– Даже не знаю, – задумчиво протянула счастливая обладательница парня. – Все не могу решить, достоин ли он меня.

– Ты-то у нас конкретно супер, – многозначительно, с явным желанием потрафить произнесла подружка.

– Знаю! – скромно подтвердила ее собеседница.

– А он-то? Красивый?

– Да как сказать… – изрекла счастливица. – Так, обыкновенный.

– Умный?

– Да не то чтобы.

– Одевается стильно? На костюме, на галстуке, да?

– Да нет, обыкновенно так.

– В джинсах, что ли? – сморщилась подружка.

– Брючки, рубашка.

– Богатый, наверное? Машина хорошая? Квартира?

– Не, не особо богатый. Так, работает где-то…

– Значит, любишь?

– Говорю же, не решила еще, достоин ли он меня. Взвешиваю пока.

– А он?

– Что «он»?

– Ну, типа как-то любит?

– Ну, как-то любит. Конечно. У них у всех одно на уме. А у меня требования. Мне нужно, чтобы было видно, что он меня ценит, типа благотворит.

– Боготворит.

– Да, и это тоже.

– Цветы там, рестораны, подарки?

– Бывает. Но больше пивасик. Это он так говорит – пивасик. Бррр! Я-то, конечно… ну так… чтобы ему приятное сделать… как-то сблизиться душевно. Говорю ему: «Тебе нужно, чтобы я почувствовала, чтобы ты как-то доказал…»

– Понятно. Ты-то королева!

– Это само собой. У меня фигура. Меня он не бросит. Я по взгляду вижу. А сама вот все взвешиваю, взвешиваю: достоин – не достоин… Пошли, искупаемся?

И девушки отправились купаться. Потом я задремал. А когда проснулся, рядом со мной уже обосновалось беспокойное семейство, и оставшаяся часть моего пляжного дня прошла под крики: «Рая! Рая! Я кому сказала? Шо ты делаешь? Иди быстро до мамы! Скушай помидорку!»

Я бы никогда не вспомнил о случайно подслушанном разговоре двух девчонок, если бы через пару дней…

– Ну, Серега, по пивасику? – привлек мое внимание мужской голос.

– Давай, Витек, – согласился второй голос.

Я лениво приоткрыл веки. На этот раз моими соседями по пляжу были два пролетарского вида парня, держащие в руках по бутылке пива.

– Во, Серега, гляди, гляди, пошла, – Витек указал бутылкой вслед идущей в пену прибоя дамочке. – Джи, не меньше.

– Чего? – недоуменно переспросил его компаньон.

– Размер, – кивнул Витек, – у меня была такая подруга…

– Светка, что ли?

– Светка? Нет! Светка – это сейчас. Там… – голос парня явно погрустнел, – там все по-другому. Нет, это Ирка была. В руку не вместишь. А у меня, ты знаешь, рука не маленькая. Как думаешь, сколько весит?

– Господи! – испугался Серега.

– Не, твоя оценка.

– Да ладно тебе.

– Ты бы сколько дал?

– Не знаю.

– Ну а все-таки?

– Граммов шестьсот.

– Каждая или в комплекте?

– Каждая.

– Вот! Я бы тоже. Но говорят, что на деле меньше.

– А тебя это шо, сильно волнует?

– Это каждого нормального пацана волнует. По любому.

– И ты это со Светкой своей обсуждаешь? – поперхнувшись пивом, недоверчиво уставился на своего приятеля Серега.

– Не, ты шо! – хмыкнул Витек и добавил с явным раздражением: – Со Светкой мы больше пивасик пьем. А «этим» я интересуюсь на форуме.

– ???

– А ты погугли, погугли. Тема-то играет. Потому как всех интересует, кроме тебя. А идеального способа завеса нет. Лучше всего, понятно, отдельно взвешивать. Там есть один патологоанатом на форуме. Пацан видно, что знающий, всякие словечки запаривает медицинские…

– Как же ты отдельно-то взвесишь?

– Понятно, что чисто теория. От трупака только отрезать. На практике можно положить ее на живот. Ну так, знаешь, тюленьчиком. А спереди подсунуть напольные весы. Лучше электронные. Но тут важно, чтобы она, с одной стороны, не налегала, понимаешь, на них, а с другой – чтобы и не приподнималась. В общем, точность не особая.

– Слушай, хватит, блин. У нас так вагоны с углем в порту взвешивают перед разгрузкой.

– Ну, типа да. И точность такая же, – захихикал Витек.

– А Светка-то что, пиво любит, да? – тщетно стараясь уйти от странной темы и оттого затравленно улыбаясь, поинтересовался Серега.

– Да она все любит, что булькает, – огрызнулся задетый за живое Витек и продолжил скороговоркой, явно теряя интерес к предмету разговора: – Как пылесос. Меня-то перепить несложно. Ты же знаешь, как я пью: бокал пива могу тянуть целый вечер. Мне больше не надо. А Светку не упоишь. Я сначала типа хотел, как положено – шампанское там, туда-сюда. Так понял, что денег никаких не хватит. Пиво – и то накладно выходит… Посидим в кафешке. Все, говорит, пошли. Ладно, пошли. Прошли сто метров по улице, а она опять: зайдем, мол, в кафешку, посидим? И опять пивасик. Куда влезает-то!

– Это точно, – хмыкнул Серега.

– Есть, кстати, еще один способ. Я про взвешивание, – вновь воодушевился его неугомонный приятель. – Надеваешь лифчик…

– Ты чего, Витек, совсем уже? – отшатнулся от эротомана вконец запуганный приятель.

– Да не себе, а ей. Посредине, за перемычку между чашечками подцепляешь, значит, безменчик. И плавненько так начинаешь поднимать вверх. Тут главное аккуратность. Но мне чего, я восемь лет на кране работаю. И вот, как только она почувствует, что все это дело повисло в воздухе, она дает отмашку, как подкрановый. Стоп! И ты засекаешь вес. Тут точность повыше будет.

– Витя, хватит, а? – почти взмолился несчастный Серега. – Я перед пляжем беляш съел. Прекрати. Вешай свою Светку молча, а ко мне с такими подробностями не лезь.

– Светке-то чего вешать? – вздохнул Витек. – У нее вешать нечего. А пивасик я и с тобой попью. Брошу я ее, Серега, брошу. Пошли, водичку проверим, что ли?

Я не берусь, конечно, утверждать, что выбиравшая достойного кавалера девчонка была той самой Светкой. С «непадецки» озабоченным Витьком их, по сути, объединяет только слово «пивасик». Но мало ли кто так говорит. И однако… Вдруг на пляже я случайно все же смог собрать комплект? Мне кажется, эта пара вполне достойна друг друга. А вам?

 

ДЕВУШКА ИЗ ВЫСШЕГО ОБЩЕСТВА

– Игорюша, выручай, помоги им пообщаться, – послышался в трубке почти забытый голос бывшего босса. – А кроме того… – голос споткнулся, – мне нужен свой человек в этом гнезде разврата… Выручи, а?

Дело было вот в чем. К боссу приехали финские партнеры. А найти толмача на вечер не удалось. Тот, что обещал, сделал фальстарт и уже сошел с дистанции в запой. Запланированный заранее торжественный ужин должен был спасти я.

Было еще одно затруднение. Босс пообещал дочке взять ее с собой в ресторан. Ей было девятнадцать, и она училась в университете. В ее годы многие прошли уже огонь, воду и медные трубы. Но только не она. Насколько я понимал, личная жизнь студентки заканчивалась входной дверью квартиры. По слухам, ее даже на вечеринки к друзьям сопровождал кто-нибудь из родителей. В общем, маменькина дочка. Мечта всех мальчиков от восемнадцати до восьмидесяти. Типичная Зайка.

Надо думать, обещанный поход в ресторан был для нее большим призом. Но обстоятельства переменились. Папе срочно понадобилось лететь в Москву. В кабак должны были отправиться его замы. Замы по бизнесу, но не по отцовским чувствам. А Зайка с мамой накануне полдня пробегали по магазинам, выбирая прикид. Отказать дочери босс уже не мог, пускать жену в ресторан не хотел. Поэтому роль гувернера также отводилась мне. Поняв это, я содрогнулся от нехорошего предчувствия. Но размер предложенного вознаграждения сделал отказ неуместным.

– Обойдется, – подумал я.

Ближайшие часы показали, как ошибочно было это предположение.

Ровно в половине десятого на присланной за мной машине я заехал по нужному адресу. Жена босса встретила меня, как родного, и чуть ли не под расписку выдала мне Зайку в строгом дорогом костюмчике, норковой шубке и с квадратными от возбуждения глазами. Я дал твердую гарантию вернуть чадо домой не позже двух часов ночи в целости и сохранности. В остальном мне были даны самые широкие полномочия. Я имел эксклюзивное право танцевать с Зайкой, воспитывать ее и строжить, как сочту нужным.

– Игорюша, доверяю вам, как самой себе, – заверила меня мама на прощание.

Ох, не радовало меня это доверие. Слишком велик был шанс не оправдать его. Непросто соревноваться в чадолюбии с родителями.

– Уважаю я твою мать, – больше для поддержания собственной храбрости сказал я Зайке возле лифта.

– Твою мать! – как эхо, откликнулась Зайка, подняв на меня преданные глаза цвета гнилой вишни.

На крыльце она зябко поежилась. В обычные дни в этот час ей, наверное, полагалось уже тихо посапывать в своей девичьей кроватке. Но сегодня все было по-другому. Морозный воздух будоражил. Мы сели в машину, и Зайка доверчиво прижалась ко мне своим костлявым боком. Ее бил легкий озноб – то ли от холода, то ли от предвкушения приключений. И последние не заставили себя ждать.

Все началось сразу после нашего прибытия в ресторан. Остальные приехали раньше и ждали нас.

– Даме водки или вина? – пошутил (для Зайки специально взяли бутылку шампанского) боссов зам, разливающий по первой.

Шутка, как выяснилось, оказалась неудачной.

– Ой, даже не знаю, – неожиданно выдала Зайка. – Что то спиртное, что это. Но в шампанском пузырьки. Я от них пьянею. Так что лучше водки.

Ошарашенный такой логикой боссов зам капнул ей граммов тридцать «Абсолюта», и мы провозгласили тост за дружбу. Моя подопечная тяпнула рюмку довольно ловко, и глаза ее тут же заблестели. Потом стали выбирать меню.

Мне надо было переводить, и я на мгновение отвлекся. Этого оказалось достаточно. Зайка, которую повело уж как-то очень сильно даже для непьющего человека, быстро опрокинула в бокал для шампанского добрый стакан огненной воды и в два присеста осушила его.

Дальше все пошло, как в дурном сне. Я не без труда выдрал бутылку с водкой из цепких девичьих рук, чтобы отставить как можно дальше. Зайка тем временем попыталась открыть шампанское. (Вино подали нераспечатанным, поскольку не знали, когда мы приедем.) Она уперлась голой коленкой в стол и, держа бутылку обеими руками, старалась зубами сорвать пробку вместе с фольгой и проволокой.

– А, так все-таки шампанского? – попытался я сгладить конфуз. – Дай мне, я помогу.

Я открыл вино, наполнил бокал и обнаружил, что девицы за столом уже нет. Обведя глазами зал, я обомлел. Зайка сидела на коленках у здоровенного полупьяного детины в двух столах от нашего.

– Он хороший, – уверенно сообщила мне Зайка, когда я подошел к месту трагедии.

Затем, распялив влажный ротик, она смачно чмокнула мужика в лоб.

– Зайка! – взревел я учительским голосом, перекрывая звуки оркестра. – А ну-ка марш на место! Я все маме расскажу!

На миг ее глаза приобрели осмысленность. В них блеснуло послушание. Но хмель все же взял свое. Взгляд Зайки вновь затуманился, а сама она, обхватив мужика за бычью шею, дурным голосом затянула частушку с весьма двусмысленным содержанием:

– Инсталлировал милок в мою мышку драйверок…

Когда я представил, что будет, если ее девичьи фантазии реализуются прямо сегодня ночью и при моем прямом попустительстве, мне стало нехорошо. Мужик только довольно ухмыльнулся и по-хозяйски похлопал Зайку по худенькой спине.

Позвать охрану? Да нас и самих, даже без финнов, было четверо. Плюс три шофера в машинах… С дядькой мы бы справились. Но Зайка обвилась вокруг его шеи, как неоперабельная опухоль. Не заручившись согласием мужика, вернуть ее в лоно морали без косметического ущерба было практически невозможно. Поэтому я начал переговоры.

– Мне бы девушку, – попросил я ласково.

– Братан, не переживай, – осклабился детина. – Все путем. Я снимаю ее на всю ночь.

Он протянул мне несколько купюр. Я пустился в долгие объяснения насчет того, что родители выдали мне ее до двух ночи в свеженьком белье и ненадеванной юбочке. И что меня не поймут, если я приду и скажу ее маме, что сдал дочку на всю ночь какому-то мужику в ресторане. Подождите, мол, маменька, до утра, а пока вот вам деньги за нее – ваша доля…

– Братан, – сказал мужик (он был весьма нетрезв, но держался достойно), – я понимаю весь прикол. Но и ты пойми меня. Где я сейчас возьму здесь бабу? Не даешь эту – ищи замену…

– Ты только никуда не уходи, – выдавил я и затравленно оглянулся по сторонам.

Обычно в этом ресторане полно девиц не очень тяжелого поведения. Но в тот вечер, как назло, я не увидел ни одной. Оркестр смолк. Семейные пары чинно скрежетали ножами по тарелкам. Зал напоминал пасхальную трапезу мормонов. Единственным светлым пятном, буйством красок и эмоций в рембрандтовском стиле был мужик с вверенной мне Зайкой на коленях.

Я бросился вниз и заметался по холлу.

– Туалет там, – показали охранники.

– Э, ребята, мне бы… как бы… девочки у вас где? – завопил я.

– Эка, брат, тебя прихватило, – посочувствовал один из парней.

– Он сейчас возьмет ее тело, а ее мамаша – мою душу, – застонал я.

Я набрал номер приятеля. Он держал клуб знакомств – так, кажется, это сейчас называется. Хороший семьянин, как многие сутенеры, он уже спал. Я впопыхах объяснил ему ситуацию и попросил распорядиться. Получив адрес, я выскочил на улицу, шмыгнул в нашу машину и сказал водителю, куда ехать.

– Так там же это, как бы сказать… – удивился шофер.

– Вот это «Как-Бы-Сказать» мне и нужно! – огрызнулся я. – Ты ехай, Леня, ехай!

«Мамка» после звонка шефа встретила меня с особым радушием. Я выбрал трех девиц: беленькую, черненькую и (на всякий случай, ибо о вкусах, как известно, не спорят) самую противную – и погнал их к выходу.

– Заводной чувак, – услышал я за своей спиной чей-то одобрительный шепот.

Да, наверное, обо мне в этом борделе потом ходили легенды. Представляете, среди ночи вваливается мужик, галстук на одном плече, язык на другом, торопливо хватает сразу трех девчонок и увозит.

– Господи, только бы он не ушел! – молил я всю дорогу.

Мне повезло. Детина с моей подопечной был на месте. Увидев гостинец, он сдержал слово.

– А ну пошла, малолетка! – рявкнул он, стряхнув вконец размякшую Зайку с колен.

Не помня себя от радости, я схватил ее поперек муравьиной талии, вытащил на улицу и, крепко держа за шкирку, несколько раз с размаху ткнул лицом в пушистый сугроб. Честно сказать, это было самое приятное ощущение за весь вечер. Зайке сразу полегчало.

– Братан, а теперь в морду с разворота. Чтобы знала, – посоветовали дежурившие возле ресторана извозчики.

– Ой, не искушайте, мужики, не искушайте, – застонал я.

Мы успели ровно к двум пополуночи. По дороге домой я опустил в машине стекло, и Зайка почти пришла в себя. Я сдал ее матушке из рук в руки. Дверь захлопнулась.

Я устало опустился на ступеньку. Уф… Ну вот, кажется, и все. Нет. Стоп! Забыл про мораль. Мораль во всей этой истории такова: отныне я хожу на деловые ужины только со взрослыми опытными женщинами. Матерая дама может выпить без закуски бутылку водки и даже не крякнет. В этом ее очарование. Я бы даже сказал – шарм.

 

КУХАРКА ПОНЕВОЛЕ

При звуке шагов в коридоре Таня вздрагивает и напрягается всем телом, как будто ожидая окрика.

– Три года прошло, как нет старухи, а мне все чудятся ее шаги: топ, топ, топ… – испуганно шепчет она, зябко поеживаясь. – Сейчас опять учить будет. Уму-разуму. Ох…

Таня приехала в Мурманск с Алтая совсем еще девчонкой. От безвременно ушедшей в мир иной тетки досталась ей комната в коммуналке. Жутковатая, мрачная, узкая, как пенал, убого меблированная, с высоким потолком, зрительно еще более уменьшавшим ее квадратуру, окном выходила она в темный проулок, аккурат на глухую стену соседнего здания.

Во второй комнате жила старуха. Впрочем, о ней чуть позже…

Беспросветный мрак заполярного декабря и упорное нежелание организма привыкать к смене часовых поясов усугубляли ситуацию. Из заваленного снегом, синего от морозов города хотелось бежать без оглядки. Но в родном Бийске Таню ждали не менее убогое жилище да мать-пьяница с очередным сожителем-драчуном. Поэтому она осталась. Устроилась рыбообработчицей. От постоянной сырости ныли суставы, но платили на комбинате прилично. Девушка купила телевизор и закрыла безнадежный вид из окна цветным турецким тюлем.

Относительное благополучие, однако, длилось недолго. Вскоре ветер перемен мощным порывом сдул рыбу с причалов. Комбинат стал, начались увольнения. Чехарда рабочих мест – уборщица в душной коммунальной конторе, курьер, гардеробщица, секретарша – не имела решительно никакого смысла. На более чем скудное жалованье выжить было невозможно.

– Нужно тебе мужа искать, – решительно заявила подружка Люська.

Поиски начали в ресторанах. Но в веренице случайных знакомых единственный и неповторимый, готовый отвести в загс, никак не находился. Впрочем, мужская благодарность позволила перевести дух и забыть о безденежье. Потом в обиходе появилось модное слово «спонсор». Работу со спонсорами Таня вскоре поставила на поток…

– Гулящая, – как-то на кухне старуха дала ей односложную, но емкую характеристику. – Я всегда честно работала, детей растила. Трудно было, но выдержала. А ты чем занимаешься? Смотреть противно… Тьфу!

Старуха была высокой, костистой, грузной, разбитой жизнью. Она тяжело шаркала по квартире больными ногами в растоптанных, сорок немыслимого размера тапках.

– Топ, топ, топ, – опять ежится Таня. – Носки у нее еще были такие кудлатые, из козьего пуха, что ли. Пилила меня и пилила. Но все по делу. Ты, говорит, куришь у себя в комнате, а ко мне дым лезет. Отвела меня в свою конуру – и точно, вонища у нее от табака стояла, как в курилке. Пришлось мне ходить травиться на лестничную клетку… А еще, помню, встретила ее в коридоре – она как раз из магазина тащилась, – смотрю, у нее из авоськи горлышко водочной бутылки торчит. Праздник, говорю, у вас намечается, что ли? Ух, как она взорвалась: это тебе, заорала, все пьянки-гулянки, а я компрессы ставлю на больные ноги! Я так напугалась. В общем, правильная была бабка, строгая. Но, честно сказать, меня это так достало…

Таня пыталась решить квартирный вопрос. На их «сталинку» находились желающие. Предлагали разъезд, даже в две однокомнатные. Правда, на окраинах. Старуха вроде была не против. Но ни на один из предложенных вариантов не соглашалась, всякий раз под тем или иным предлогом отказываясь. То этаж высокий, то район не устраивает, то квартира не нравится. Словно пупами приросли две женщины к той чертовой коммунальной кухне. И Таня смирилась.

Как-то весной старуха занемогла. Неделю не выходила из дома, все кряхтела, охала у себя в комнате. И только изредка в коридоре слышались ее грузные шаги: топ, топ, топ. Потом и они смолкли.

– Смотрю, она уже дня два ничего не готовит на кухне и не ест, – всплескивает руками Таня. – Я – к ней. Постучалась, зашла. Что, говорю, бабушка, помочь вам чем? Может, скорую вызвать? А она: «Зачем скорую?» Помираю, говорит, кончаюсь. Мне так ее жалко стало. Дай, думаю, хоть порадую ее чем-нибудь напоследок. Сварила ей лапшичку с курочкой, котлеток домашних нажарила. Дело вечером было. Отнесла, она покушала. Потом тишина. Всю ночь. Как ни прислушивалась – ни звука из ее комнаты. А заходить мне страшно было. Ну, думаю, отошла. Даже всплакнула. И покурила заодно в комнате. Теперь, решила, можно. А под утро слышу: топ, топ, топ. Выглянула в коридор, а она: «Что морду высунула? Полегчало мне!» И топ, топ, топ на кухню…

Подобное повторялось неоднократно. Большей частью за неделю-полторы перед тем, как почтальон разносил в их районе пенсию. (Последний факт Таня отметила чисто машинально.) Каждый раз все развивалось по одному и тому же сценарию. Старуха твердо обещала отдать богу душу, всегда назначала конкретный, не допускавший двойных толкований срок («до утра не доживу», «к вечеру съеду отсюда навсегда»), ложилась на кровать, складывала на груди руки, напутствовала молодую свою соседку прощальным: «Шалашовка!» – и гнала ее прочь из комнаты.

Таня плакала навзрыд, напряженно прислушивалась к звукам за стенкой, потом неслась на кухню и, утирая слезы локтем, готовила старухе последний обед. И паровые котлетки (куриная лапшичка, отбивные, фаршированные перцы, голубцы, вареники с творогом) всякий раз помогали. Топ, топ, топ слышалось наутро в коридоре.

– А ты старуху не корми, – посоветовала Люська. – Полежит, полежит и помрет.

Но это уж слишком! Нельзя же так, не по-людски. Впрочем…

Таня попробовала. Выдержала часа четыре. Но старуха за стеной так требовательно закряхтела, что сердце соседки дрогнуло. А наутро опять: топ, топ, топ.

Так продолжалось четыре долгих года. За это время Таня, сама того не заметив, втянулась готовить на двоих. Бесшумно выскальзывая из гостиничного номера или снятой на час-другой квартиры, она спешила домой: как там бабка, жива ли? Но всякий раз, готовя на кухне ужин, она слышала в коридоре знакомое топ, топ, топ…

– На запах идет, – понимающе сама себе кивала кухарка поневоле.

А потом старуха все же померла. Таня обнаружила это вечером, заглянув в ее комнату, когда та не вышла к ужину.

– Ее тут же в морг увезли. А я ночью слышу в коридоре: топ, топ, топ, – с благоговейным ужасом, округлив глаза, шепчет Таня. – Матушки мои! Топ, топ, топ. Я шубу в охапку и к подруге. Неделю дома не ночевала. До сих пор на ночь дверь в комнату на ключ запираю. Топ, топ, топ…

Через полгода принимать наследство откуда-то с юга приехал старухин сын. Немолодой уже, с седеющей бородкой, он деловито пояснил Тане:

– Жить у нас здесь некому, будем продавать. Если хотите, сделаем разъезд. И вам лучше, и нам: квартиру-то охотнее возьмут, чем комнату.

Подходящий вариант нашелся быстро. Закипели хлопоты переезда. Обе комнаты стояли с распахнутыми дверями.

– Кому нужен весь этот хлам, – развел руками старухин сын, когда Таня заглянула к нему по какому-то делу. – Выбросить надо.

Внутри был полнейший раздрай. Впрочем, кое-что во всем этом беспорядке заставило Таню разинуть от удивления рот. Так, за отодвинутым зачем-то от стены холодильником (старуха держала его в комнате, опасаясь, что соседи будут воровать продукты) высилась чудовищная куча папиросных окурков, а в огромном платяном шкафу со снятыми дверками громоздилась батарея пустых бутылок из-под водки.

– Вот тебе и трезвенница некурящая! – только и смогла выдохнуть Таня.

– И ведь знаете, ничего даже в сердце не кольнет, – зачем-то вдруг разоткровенничался мужчина, задумчиво вертя в руках старухину фотокарточку в деревянной рамке. – Я ведь мать плохо знал. Мы с отцом жили. Она нас бросила, когда я еще и в школу не ходил. Сбежала в ваш Мурманск с каким-то моряком. Тот выбился в капитаны. Всю жизнь мать не работала. А потом, говорят, еще и к водочке пристрастилась, после смерти мужа квартиру профукала. М-да…

– И ведь я уже три года живу в отдельной квартире, совсем в другом районе, но, понимаешь, иногда ночью опять слышу эти топ, топ, топ. Явственно так. Жуть! – Таня морщится, потом профессионально улыбается, явно переключив свой интерес с тяжелых воспоминаний на меня, и, маршируя в мою сторону по столу двумя пальчиками, повторяет уже игриво:

– Топ, топ, топ.

 

ПАШКА-ВОРОТИЛА

Вы знаете, как тяжело отстирать с брюк пятно от мороженого? Ручаюсь, вы даже не догадываетесь об этом, если вы его туда никогда не сажали. А меня вот угораздило. И все из-за Пашки. Кто он такой? Понятия не имею. Интеллигент физического труда, я бы так сказал. Он просто сидел на скамейке напротив. Но именно из-за него я и пострадал. Впрочем, сначала надо ввести вас в курс дела…

Теплым деньком, которых в наших краях выдается не так много, я присел на скамеечку в сквере на Пяти Углах, чтобы во благе душевном съесть мороженое. Но было похоже, что его заморозили с тайной надеждой переломать кому-то зубы. И мне пришлось подождать.

Скамейку напротив занимал молодой мужчина в обтрепанной одежонке, с бутылкой пива в одной руке и телефоном в другой. Причем трудно было сказать, чему уделял он больше внимания – телефону или пиву.

– Лешка, привет, это Пашка, – орал мужчина в трубку, одновременно прихлебывая из бутылки. – Как твое ничего? А я сижу на Пяти Углах, пиво пью. Приходи. А, ты в гараже? Так, может, мне подскочить? Чего у вас там – типа шашлычки, водочка? Переднюю подвеску меняете? Хорошее дело. Не буду тогда мешать. Давай.

Надо сказать, что мужику, похоже, здорово не везло. Никто не хотел разделить с ним на скамейке радость солнечно дня. Следующим абонентом оказался Саня с крайне строгой, как я понял из разговора двух приятелей, женой. Причем жена эта, как на грех, оказалась дома и в весьма жестких выражениях потребовала присутствия мужа на семейной кухне. Затем последовал звонок таинственному Вадиму. Вадим, собственно говоря, был готов на многое, если не на все. Но у него, как выяснилось, не оказалось денег не то что на пиво, но даже на троллейбусный билет.

– Нет, нет, пешком идти не надо, – узнав о финансовом кризисе друга, тут же стал отговаривать его Пашка. – Когда ты дойдешь сюда из своей Росты? К вечеру? Отдыхай, отдыхай.

Однако напор Паши не ослабевал. И он продолжал жарить по телефонным клавишам. Его упорство напоминало старания человека, пытающегося прикурить от пустой или барахлящей зажигалки. Знаете, когда фильтр уже разжеван во рту, а высечь огонь все никак не получается. А ты все чиркаешь, чиркаешь, потому что кажется, что вот-вот, еще разок и из летящих из-под кремня искр возгорится наконец-то пламя…

Удача улыбнулась ему с шестой или седьмой попытки.

– Привет, Наташка, приходи на Пять Углов пиво пить, – уже почти отчаявшимся голосом буркнул он в трубку, вертя в руке пустую пивную бутылку, и добавил слегка ошарашено, но с явной радостью: – Жду.

Я только-только приступил к оттаявшему мороженому, когда Пашка принял на телефон входящий звонок.

– Ты на остановке? – заорал он в трубку, из чего я заключил, что Наташка на подходе. – Иди прямо по дорожке. Да. Там скамейка. Рядом урна. И блевотина. Видишь? Сразу за блевотиной – налево…

Он вел приятельницу к своей скамейке с уверенностью опытного авиадиспетчера, который туманной ночью заводит «Боинг» на посадку в незнакомом пилоту аэропорту.

– Вижу тебя! Вижу! – вдруг взревел Пашка уже не в трубку, а во все окружающее пространство.

Так, наверное, кричал гоголевский Вий, когда ему наконец-то подняли веки. Надо сказать, что испугался я куда больше Хомы Брута. И как следствие – уронил мороженое себе на брюки. Забот у меня тут же, как вы сами понимаете, прибавилось. Однако краем глаза я все же заметил, как к соседней скамейке подошла призываемая панночка.

– Погодка класс! – приветствовал ее Пашка.

– Ага, – кивнула та.

– Самое время пивко попить.

– Угу, – неопределенно протянула девушка, присаживаясь на краешек скамейки.

– Сбегаешь? – поинтересовался у нее Пашка, скосив глаза в сторону. – Понимаешь, тут ко мне еще приятель обещал подойти. Боюсь, не разминуться бы.

– Ладно, – согласилась девушка, поднявшись.

– Деньги есть? А то не хочу пятитысячную купюру бить, – роясь в кармане застиранной рубашки, продолжил кавалер.

– Есть, – кивнула девушка, – я быстро.

Наташка вернулась, когда я еще не успел понять, что носовым платком оттереть следы от мороженого с брюк не удастся. Из пакета она достала две или три бутылки пива и бутылку с минералкой.

– Это я себе, – поймав недоуменный Пашкин взгляд, объяснила она цель приобретения безалкогольного напитка.

– А чего, пиво не будешь? – изумился мужчина.

– От него полнеют, – почти заискивающе улыбнулась девушка.

– Так тебе можно, – хмыкнул Пашка, ткнув ее пальцем в то место, где с анатомической точки зрения должен был находиться живот, – кости одни.

– Я на фитнес хожу, – пояснила девушка.

– Тебя на мыловарню надо отправить, – снова хмыкнул Пашка и, взглянув на пиво, добавил: – Ладно, настаивать не буду, сам выпью.

– Ага, – с готовностью подтвердила девушка.

Затем я на какое-то время полностью погрузился в исследование пятна от мороженого и потерял нить их разговора. Когда я окончательно убедился в том, что с этим пятном мне придется идти домой, пиво и минералка на скамейке напротив были выпиты досуха, а диалог дошел до сакраментальной темы.

– Натаха, бабам что нужно? – с упорством, достойным лучшего применения, допытывался у своей собеседницы Пашка.

– Любовь? – почти подсказала девушка, придвинувшись вплотную к любителю пива.

– Нет.

– Секс, – с надеждой предположила Наташка.

– Нет, – с уверенностью семейного психотерапевта заявил Пашка, – им нужно жить, как за каменной стеной. И чтобы в стене была только одна дверь – в магазин со шмотками. У меня жен сколько было? Три. С Ленкой мы, правда, расписаны не были. Сожительствовали. Но ее Светку я любил, как родную. Даже удочерил.

– Удочерил? – недоверчиво спросила девушка.

– Почти, – кивнул Пашка. – Фактически, да. У нее все было. И у всех моих жен тоже. Включая Ленку.

– С которой вы сожительствовали? – уточнила девушка.

– Да. У всех трех.

– Ты, Пашенька, вообще молодец, – ласково гладя мужчину по руке, согласилась девушка.

– Мужик должен уметь две вещи: завязывать галстук, – тут Пашка почесал кадык на торчавшей из расстегнутого воротника рубашки тонкой шее, – и зарабатывать деньги. Это главное. Я ни одну свою жену не обидел. Квартиру каждой оставил. С евроремонтом. С обстановкой. Только живи. Это же для моих родных детей. Или удочеренных. Не жалко. Машину – каждой. Катайся. С гаражом. Что, говорю, вам еще нужно? Только скажите – я все сделаю.

– Ух ты! – изумилась такой щедрости девушка.

– А что? Слава богу, не последний человек в городе, – презрительно хмыкнул Пашка. – Знаешь, сколько у меня этих квартир было? Купил, оставил, купил другую… Проблем нет.

– Ты же вроде с мамой живешь?

– Это временно, – вздрогнул мужчина. – Хочу купить квартиру. Может быть, комнату в коммуналке. Как получится. Все зависит от бизнеса. И я тебе скажу: это вещь сложная. Сейчас на биржах черт знает что творится. Но справимся. Не из такого выпутывались. Мне бы только на работу куда-нибудь устроиться…

– Может, к Лешке в автосервис пойдешь?

– Тут надо подумать, – нахмурился Пашка. – Что там делать? Опять ремонтировать всякое барахло? Я отечественные машины вообще не признаю как транспортные средства. Кто на них ездит? Уроды. У меня раньше «БМВ» была.

– А сейчас на какой ездишь? – поинтересовалась девушка.

– Сейчас? Пока я безлошадный, – с этими словами Пашка встал со скамейки.

– Ты куда? – удивилась девушка.

– Пора, – неопределенно махнул рукой ее спутник, – у меня встреча. Извини, проводить не могу. Может, на такси поедешь? Деньги есть?

– Есть, – вздохнула девушка.

– Пока тогда, – хмыкнул мужчина и быстрой походкой направился в сторону остановки.

– Пока, – протянула девушка, тоже поднимаясь со скамейки.

Она уже сделала пару шагов вдоль по аллее, когда я вдруг заметил, что на скамейке остался лежать тот самый телефон, по которому почти знакомый мне теперь Пашка созывал своих знакомых в надежде на бесплатное пиво.

– Девушка, – окликнул я Наташу, – это не ваш друг телефон забыл на лавочке?

– Ой, да, спасибо! – обрадовалась она, взяв аппарат, а потом доверительно добавила: – Это приятель брата, не мой друг, к сожалению. А я бы хотела…

– А я бы на вашем месте – нет, – пробормотал я, вновь опустив взгляд на пятно от мороженого.

– Почему?

– Да это я так, не обращайте внимания. Бегите, догоняйте.

– Ага, – кивнула девушка и бросилась вслед за своим спутником: – Паша, подожди. Телефон. Куда тебя на такси отвезти?

Вот, собственно говоря, и вся история. Остается только вывести с брюк пятно от мороженого.

 

ГРЫЖА

Я бы, наверное, никогда не обратил внимания на нашего дворника, если бы у моей собаки не вошло в привычку после утренней прогулки подолгу сидеть возле подъезда, дыша воздухом и созерцая в праздной задумчивости людей, спешащих на службу. Волей-неволей и я вынужден был коротать время на крылечке, разглядывая прохожих. Таки интересный у нас народ… Впрочем, я отвлекся. Давайте о дворнике.

Итак, дворник. Пожилая худенькая женщина. Бледная. О таких говорят: как с креста снятая. Она всю зиму изо дня в день обреченно долбила ломом заледеневший наст на поребриках и счищала огромной фанерной лопатой с тротуаров пушистый снег. Работа такая. Ее товаркам, как правило, помогал кто-нибудь из мужчин – муж, сын. Наша старушка всегда справлялась сама.

– Одинокая, – предположил я.

Вскоре я стал узнавать ее на улице и без лопаты и ватной фуфайки. Она жила где-то неподалеку. Когда стоишь на крыльце в компании ньюфаундленда, невольно становишься заметным. Да еще как-то так получалось, что наши утренние бдения все время совпадали с чисткой ступенек на крыльце. Короче, мы разговорились. Сначала о собаке, потом о жизни. Пропущу детали…

– Мужа пять лет назад похоронила, – вздохнула женщина. – И ведь на пенсии давно, а приходится работать…

– На пенсию не проживешь, – почти уверенно поддержал я разговор.

– Да одной мне много ль надо? Прожила бы. Сынок у меня. Надо кормить.

Я тогда тактично удержался от замечания насчет того, кто кого должен кормить. Бог его знает: может, сын – инвалид.

– Мальчик у меня хороший, – заметила моя собеседница и со вздохом вновь взялась за лом.

Мне ничего не оставалось, как поверить ей на слово.

Так уж совпало, что «мальчика» я увидел чуть ли не на следующее утро. Крепкий детина подскочил к старушке со словами:

– Мать, дома есть чего пожрать? Ох и устал же я.

– А как же, сынок, котлетки в сковородке на плите. Чаек погрей.

Детина пробежал мимо.

– С ночной, наверное? – предположил я.

– Нет, – махнула рукой дворничиха, – из клуба он. Любит потанцевать. Должен же ребенок как-то развеяться?

– А то, – поддакнул я. – Работает?

– Год назад из армии пришел, – пояснила старушка. – Отдыхает пока. Наработаться еще успеет.

– А вам помогать не пробовал?

– Нельзя ему. Тяжело. Здоровье-то надорвано в солдатах. Грыжа…

Насчет грыжи сказано было как-то не очень уверенно. Ну да не врач же она, в конце концов.

– А вам? Не тяжело?

– Я к работе привычная.

Ну так тому и быть. Я вам не мистер Совесть.

Через полгода сынок так и не работал. Но однажды весьма удивил меня. Его мобильник зазвонил как раз в тот момент, когда он просил, вернее, требовал у матери денег на пиво и сигареты.

– Да, Вован, щас буду. Что? Да, пиво куплю. Да брось ты, деньги есть. Что я, дружбана пивом не угощу! – это в трубку, на бегу засовывая в карман смятые бумажки из опустошенного материнского кошелька.

– Друзей у него много, – проследила дворник мой удивленный взгляд. – Он для них все сделает. Дружить он умеет.

Дальше пунктирно. В течение последующих двух-трех лет сынок работал в общей сложности месяца четыре. Могу ошибиться в сторону увеличения. Он попеременно устраивался то грузчиком, то сторожем, то охранником в магазине… Больше двух недель дитя на одном трудовом посту не выдерживало. Сынок-сторож все время залетал на какие-то недостачи. И матери приходилось потом доплачивать разницу между заработанными чадом деньгами и стоимостью утраченного товара. Как охранник он был несостоятелен, ибо лез в драку с покупателями. А карьере грузчика мешала легендарная грыжа.

Но стоп. Не смею утомлять читателя излишними подробностями. А поэтому перевожу повествование с шага на бег. Как-то я совершенно случайно узнал, что целых два года дворничиха работала без отпуска. Взяла компенсацию. Ей нужны были деньги. И я даже знаю, куда те деньги пошли. Сынуля посетил ресторан. На это мероприятие, по моей прикидке, как раз и ушла львиная доля ее отпускных. Ибо юноша побывал не абы где, а в… Впрочем, это была бы уже реклама.

– Должен же он сходить куда-нибудь со своей девушкой? – риторически вопросила меня его мать.

– Если бы он еще сделал это на свои деньги… – хотелось сказать мне.

Но я воздержался: обличать и растравливать язвы не мое призвание.

– А дешевые забегаловки он у меня не любит, – с гордостью подчеркнула моя собеседница. – Привык крепко стоять на ногах…

– На ваших?

– Что? Не расслышала я.

– Да это я так, собаке…

Пропускаем значительный отрезок времени ввиду отсутствия ярких и запоминающихся событий. Следующий эпизод связан с дележом квартиры. Реконструировано со слов матери, сказанных почти в слезах.

– Ты, мать, того, квартиру-то продай, – заявил ей сын. – Чего нам вместе сидеть. Я жениться хочу. Надо нам где-то жить? Не с тобой же. Меня уж и так Люська пилит: мать у тебя, блин, дворник, неудобно. А насчет работы ты не беспокойся. Мы тебе купим комнату где-нибудь поблизости. А то ты к своей мусорке, наверное, привыкла…

Кто такая Люська? Возможно, та самая девица, что проела в кабаке половину дворницких отпускных? Не знаю.

Но тут, правда, дворничиха что-то задурила и, как доверительно сообщила она мне, свою квартиру продавать отказалась.

Потом мы уехали в отпуск, потом как-то так получалось, что с собакой гуляла жена…

Опять отвлекся. Выхожу на финал. Прошло года полтора. Дворничиха у нас сменилась. Но не сменились привычки моей собаки. Утро, улица, фонарь, дворник… И опять, заметим, долбеж ступенек в технологически выверенное веками время. Скоро мы разговорились.

– Антонина Петровна? – удивилась в ответ на мой вопрос о ее предшественнице новая дворничиха. – Так померла она. Уж с год как. Грыжа. Ущемление вышло. Все тянула, тянула и дотянула.

– А как же сынок? – просто не мог не спросить я.

– Витька-то? Да квартиру он продал, деньги просадил месяца за два. Тут весь двор гудел. Друзей набежало…

Дальше последовала мечтательная пауза.

– А сейчас-то он как, что с ним? – поторопил я.

– С Витькой? А ничего. Ночует в подвалах. Бомж, получается.

 

СУЖЕНЫЙ МОЙ, САЖЕННЫЙ

Времена у нас странные. И дети непонятные. Да, может, они уже и не дети вовсе в свои девятнадцать? Особенно девочки. По крайней мере, сами себя они таковыми не считают. Или это старый добрый конфликт поколений во мне говорит? Не знаю. Но поколения друг на друга совсем не похожи. Сорокалетние считают, что выходить замуж еще рано, а девятнадцатилетние – что уже поздно, и жизнь, соответственно, прошла зря. Я уж молчу о том, что пятидесятилетние при этом задумчиво улыбаются и бормочут себе под нос:

– Вот когда я вырасту и стану взрослой…

И кто из них прав, сказать не возьмется, наверное, никто.

Светка – подружка дочки моих знакомых. Знаю я ее плохо, поэтому большую часть истории придется реконструировать по фрагментам. Так археолог по невзрачному черепку воссоздает в своем воображении прекрасную амфору. Что ж, все мы немножко археологи…

– Светка, Светка, Ленка замуж выходит!

– За кого? За Лешку?

– Да нет же, с Лешкой она ходила в прошлом месяце. Они давно поссорились. Он сейчас даже на районе не показывается. За Пашку.

– Какого Пашку?

– Да с третьего курса.

– Такого старого?

Подобную картину я с легкостью могу себе представить. Ну или что-то в этом роде. Не цепляйтесь к деталям. Суть в том, что Светкины подружки выходили замуж со стремительностью сверхзвуковых истребителей, захватывая сильный, но медлительный в таких делах пол врасплох. И каждая их победа больно отзывалась в Светкином сердце:

– Мне уже девятнадцать! Что же делать? Все кончено. Придется умирать старой девой.

Чтобы вырваться из порочного круга и хоть как-то скрасить одинокую и безутешную старость, Светка зарегистрировалась на сайте знакомств. Ребят там было хоть отбавляй. На большинстве фотографий они были запечатлены в автосалоне. Они стояли возле лакированного авто, вперив горящий взгляд в объектив. Даже уставшей от жизни девятнадцатилетней старой деве было понятно, что ни один владелец не будет фотографироваться со своей машиной в салоне. Это все равно что заниматься сексом с собственной женой на автобусной остановке. В общем, топорные усилия молодых людей выглядеть зажиточными удручали. Фальшь отталкивала Светку, как пенопласт воду.

Григорий выгодно отличался от своих конкурентов с сайта. Фотографии на его страничке не было вовсе. Зато в анкете убористым шрифтом на двадцати строках подробно излагалось его преклонение перед прекрасным полом. Он написал Светке первым. А потом в течение двух или трех недель заваливал ее душещипательными письмами о своем одиночестве и тоске по родному человеку. Тихая и скромная, но жаждущая при этом любви Светка плескалась в море чувств, как изголодавшийся тюлень в бассейне, кишащем селедкой.

В конце концов, преодолев природную робость, застоявшаяся в отчем доме девица предложила Грине встретиться. В ответном письме молодой человек превзошел красноречием Петрарку, но сообщил, что для быстрой встречи есть препятствие. Переписка продолжалась. Девушка настаивала, юноша намекал на страшные тайны своей одинокой жизни. Закончилось все почти телеграфно:

– Завтра в восемь на Пяти Углах! – это Светка.

– Не судьба, я в местах лишения свободы, – это он.

И дальше добавлено:

– Прощай, любовь моя!

Или что-то в таком духе. Может быть, даже патетичнее.

Реакция влюбленной и, замечу, уже немолодой, почти двадцатилетней женщины была предсказуема:

– Я приеду к тебе сама, любимый мой!

На практике наверняка было что-то более душераздирающее, но смысл от этого не меняется.

– Зачем? – возмутились замужние подружки, с которыми Светка поделилась своей радостью. – Зачем он тебе нужен? Как вы будете общаться?

– Он выйдет всего через два года, – парировала ослепленная чувствами дева. – Шесть лет уже отсидел.

– И где вы будете жить?

– У него.

– В тюрьме?

– В Вологде, дуры! Или в Костроме. У него там мама.

– Так в Вологде или в Костроме?

– Не помню. Может быть, в Саратове. Где-то у него точно есть мама. Он о ней писал.

– И ты поедешь?

– Поеду. Мне с ним везде будет хорошо.

– С ним и со свекровью?

– Можем и у меня пожить, если что.

– А за что он сидит, ты спрашивала?

– Конечно.

– Ну и?

– По глупости. Его подставила бывшая девушка. И я для него теперь, как свет в оконце.

В общем, переписка двух голубков приобрела почти семейный интимно-ласковый характер. И еще через пару недель Гриня предложил Светке руку и сердце. Радостные хлопоты пронеслись, как во сне. И молодая отправилась на свадьбу в ИК номер какой-то-там – не то в Карелию, не то в Новгородскую область, откуда она вернулась беременной.

– Ничёсе! С одного свидания? – только и смогли вымолвить подруги.

– Конечно, у него же шесть лет никого не было! – возмутилась Светка.

– Это да, накопилось, – согласились подруги и испуганно добавили: – Будешь рожать?

– А то.

– Смелая.

– Я его люблю.

– Может, это девочка?

– Гришу, тупицы!

Через положенное время Светка родила сына и начала о нем заботиться. Общение с Гриней продолжалось в основном по переписке. За последовавший после рождения ребенка год Светка еще пару раз ездила к мужу в места не столь отдаленные. Хотела даже показать ему малыша, но Гриня проявил себя заботливым отцом.

– Сына не вози! – строго-настрого запретил он. – Маленький еще. Может простудиться.

– Ладно, – почти восхищенно написала в ответ Светка.

Но малыш все равно заболел. И в самый неподходящий момент, когда Грине пришло время выходить из тюрьмы. Так что Светка, лежащая с сыном в больнице, не смогла разделить с мужем счастливый миг обретения им свободы.

– Приезжай! Приезжай поскорее! – написала она ему.

Впрочем, быстро сказка сказывается, да не быстро дело делается. Особенно в Вологде. Или Костроме? Да все равно. Хоть в Саратове. Так или иначе, но Гриня завяз на родине надолго. На связь он больше не выходил, и Светка начала волноваться.

Через четыре месяца после того, как законный супруг канул без вести где-то на широких русских просторах, Светка подхватила сына в охапку и отправилась на поиски его папы. Она уже давно подозревала, что деревня Зюзюкино (название изменено в силу моего склероза) – это не совсем Кострома. И уж тем более не Саратов. Но нет такого места, куда не добралась бы бойко владеющая языком любящая женщина. Два часа на автобусе от областного центра пролетели для нее незаметно. И вот уже впереди замаячили сразу показавшиеся ей родными крыши. Выпытав у сидящей на автобусной остановке бабки, где живет Григорий, Светка бросилась вперед.

Во дворе искомого дома копошилась неопрятного вида женщина с замотанным на голове платком.

– Мама? – робко поинтересовалась Светка.

– Чего? – подозрительно прищурившись, удивилась женщина.

– Вы Гришина мама?

– Ага. А что?

– А я его жена!

– Кто?

– Жена.

– Он ничего не говорил.

– А сам он где?

– Нет его здесь.

– Как нет?

– Живет у какой-то бабы в городе.

– Как?

– Да уж как? Как освободился, так и живет. Приезжал пару раз сюда. Ночевал даже. Но потом снова к ней.

– Так мы же… – Светкин голос сорвался, – мы же женаты.

– Так а я вам что сделаю?

– Ребенок у нас, – Светка показала взглядом на сына, которого держала на руках. – Вот же, внук ваш.

– Нет, алименты он платить не будет, – снова подозрительно прищурилась женщина. – Не с чего ему. Он у меня запойный, да и не работает нигде.

– А как же…

– И не будет работать, – с уверенностью вздохнула женщина, – непутевый потому что.

– Но… – опять попыталась выразить охватившие ее сумбурные чувства Светка.

– Такой вот урод уродился, – пояснила женщина, – да еще и убийца.

– Убийца? – выдохнула Светка. – Он же говорил, что из-за девушки своей сидел?

– Да из-за нее все и вышло.

– Убийство?

– Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть по неосторожности, – заученной скороговоркой произнесла женщина.

– И кого же он… убил?

– Так девушку свою и убил. Кого же еще. Нервный он, не любит, чтобы бабы к нему приставали. А она липкая была…

– Понятно, – выдохнула Светка и навсегда покинула территорию то ли Вологодской, то ли Саратовской области. В общем, осталась одиночкой, но зато не старой девой.

 

НИЧЕГО СВЯТОГО

Три подружки сидели на кухне, пили кофе и болтали обо всем сразу и ни о чем конкретно. Речь как-то сама собой зашла о женщинах. Прекрасный пол неизбывная тема для разговора, кто бы ни собрался за столом. Правда, аспекты для анализа слабой половины человечества представители разных полов выбирают разные. Мужчины чаще обсуждают женские достоинства. Сами женщины специализируются на недостатках товарок. Вот и на этот раз разговор очень быстро скатился к утверждению того, что все бабы сволочи. А историй, подтверждающих эту «непреложную истину», собеседницы знали неисчислимое множество…

– Когда я прошлой осенью попала в больницу, – округлила глаза Танька, – со мной в палате лежала женщина. Незадолго до того у нее умер сын. Вернее, погиб. Подробностей не знаю. Да это, собственно, и неважно. Трагедия-то какая для матери! Так вот, первое, что сделала невестка Лена, когда муж погиб, – поменяла замки на входной двери. Чтобы, значит, свекровь в квартиру не попала. В сынову квартиру! Невестка ей день и час для визита назначила. К этому времени все мужнины вещи в два чемодана сложила и за дверь выставила. Да что там говорить: хоронить отказалась. Представляете? Всем занимались мать с отцом. А невестка копейки не дала. Хотя покойный хорошо зарабатывал. И на похороны вдовушка не пришла. В общем, страшная история. Мать, конечно, слегла после такого. Потерять сына и… Так вот люди и проверяются.

– Да, ничего святого не осталось, – вздохнула Ирка. – Вот растишь, растишь сына, чтобы потом отдать какой-нибудь стерве. У меня была соседка Наташа. Нагуляла ребенка в семнадцать лет. Да и всю жизнь была завей горе веревочкой. До самой смерти. В гараже они угорели с любовником. Мужик-то, говорят, прекрасный был. С машиной. Семейный. Наташка на него, как змея, повесилась. Захомутала. Увела от жены. Семья, я слышала, практически развалилась. В общем, всю жизнь разбила мужику. И самого его погубила. Наташку-то мне уж точно не жалко. Получила по заслугам…

– Не драматизируй: «увела», «сгубила», «получила»! – вступила в беседу Маринка. – Не надо все на твою Наташку валить. Я эту историю слышала. И любовника, с которым они задохнулись в гараже, знала немного. Мужик – как же его звали? – кобель был еще тот. Прости господи! Ни одной юбки не пропускал. Тебе его жалко? А жену его тебе не жалко? Она от него ревмя ревела. Он и бил ее, кстати, частенько. Ленка сирота, из детдома. Уйти ей было некуда. А тут еще и свекровь попалась – врагу не пожелаешь. Сыночек у нее всегда был прав. Уж они вдвоем девку мучили-мучили… Оно, конечно, нехорошо так говорить, но оно к лучшему, что помер. Женщина хоть вздохнула спокойно. Редкостный мерзавец был. Да как же его звали-то? Миша… Миша… А! Миша Николаев!

– Так… – подавилась чаем Танька, – так я же… о нем говорила. Его мать со мной в больнице лежала…

 

ВДРЕБЕЗГИ

– Красивая история, – вздохнула Ирка, вернувшись с редакционной планерки в кабинет и задумчиво разложив на столе свежий номере своей же газеты. – И любовь прямо-таки лебединая. Хотя он, конечно, мерзавец…

Пятая полоса субботнего номера доверила миру Иркину житейскую историю, озаглавленную «Ибо крепка, как смерть, любовь…» Она досталась ей случайно, через пятые руки, в дурном пересказе. И только благодаря ее литературным талантам смогла заиграть всеми оттенками сложных человеческих судеб. Да, результатом по праву можно было гордиться. Ирка плотоядно облизала губы и, стесняясь собственного нарциссизма и оправдывая себя исключительно тем, что на полосе материал смотрится совсем по-другому, нежели на мониторе, принялась за чтение…

«Вика и Саша познакомились в университете. Они вместе учились на экономическом. Застенчивость Звонцова, наверное, никогда не позволила бы ему добиться руки и сердца энергичной и уверенной в себе девицы. Скорее можно предположить, что Вика сама женила парня на себе, всячески поощряя его робкие шаги к сближению. Если браки создаются на небесах, то этот получил там Оскара за лучший сценарий: жизненная сила и энергия женщины находили опору в спокойствии и деловой хватке мужчины.

Звонцовы окончили университет, и Саша как лучший выпускник курса тут же уехал на шестимесячную стажировку во Францию. Вика работала в плановом отделе одного из НИИ.

Когда Саша вернулся из Парижа, у Вики созрела идея открыть собственное дело. Вот только где взять стартовый капитал? Деньгами выручил столичный дядюшка одной из подружек Вики. Все переговоры, естественно, легли на ее плечи. Зато умный и подкованный в бизнесе муж был абсолютно готовым руководителем создаваемого предприятия. А его название они сложили из частичек собственных имен – «Виктал». Было очень символично, что Виктория шла в нем первой, ибо она всегда была лидером.

Впрочем, на первых порах дела не ладились – фирма сидела на убытках. Вика неделями пропадала в столице, улаживая дела. Наконец ей удалось убедить инвестора в необходимости еще одного крупного кредита. «Виктал» обзавелся складами и собственным транспортом. Это и стало переломным моментом в судьбе предпринимателей Звонцовых. Трудности становления закончились. Дело раскрутилось и быстро пошло в гору. Оборот удваивался чуть ли не каждый квартал. В «Виктале» теперь работал целый штат менеджеров и товароведов. Вика занималась общим руководством компанией и контактами с поставщиками, Александр сосредоточился на финансах.

Бездетная пара, Звонцовы всю жизнь посвятили друг другу. Поверив раз и навсегда в свою счастливую звезду, они тратили обрушившийся на них золотой дождь направо и налево. Обстановка пятикомнатной квартиры совмещала несовместимое – шик и вкус. К «БМВ», на которой ездил Саша, добавился Викин «мерседес».

Счастливая чета много путешествовала. Они побывали даже в Восточной Африке. Исключительно ради водопада Виктория. Саша шутил, что тот назван в честь его супруги. Разглядывая фотографии, на которых Вика стояла на фоне водопада, горделиво вперив в объектив победоносный взор, в это легко можно было поверить…

Их жизнь разбилась вдребезги в одночасье. Рассыпались блестящими осколками счастье, благополучие, планы на будущее. Александр оступился лишь однажды, но… Наверное, тот, кто распоряжается людскими судьбами, сотворил их брак настолько идеальным, что не смог допустить на нем и малейшего пятнышка.

Вика задержалась в Москве почти на две недели. Такое бывало и раньше. Порой не все решалось моментально. И дела требовали ее присутствия. Но в тот раз Александру было особенно одиноко. А секретарша Марина как-то некстати и не по сезону надела слишком короткую юбку…

Даже смешно: за двенадцать лет супружеской жизни это был единственный раз, когда он изменил жене. Другие вон… И все им сходит с рук. Но ему не повезло. Вика приехала неожиданно. Он бросился встречать, никому в офисе не сказав, куда едет… Его мобильный зазвонил на обратном пути из аэропорта. Вика, чтобы муж не отвлекался от дороги, взяла телефон из его кармана. Это был рабочий телефон, а она привыкла решать любые дела фирмы…

– Дорогой, любимый, единственный, куда мы сегодня пойдем? – сходу затараторила Маринка в трубку.

Не было никаких сцен. Просто Вика молчала весь вечер, не обращая внимания на его мольбы о прощении. На следующий день они, как обычно, приехали в офис. Саша сидел у себя, заваленный ворохом бумаг, и цифры плясали у него перед глазами какой-то дикий канкан. Вика в своем кабинете курила сигарету за сигаретой. Около шести вечера она встала, подошла к окну и распахнула его. Женщина влезла коленками на широченный подоконник восьмого этажа, встала во весь рост и… шагнула вперед. Александр оторвался от калькулятора, лишь когда услышал внизу вой сирены скорой помощи.

Следующий год Звонцов прожил «на автомате». Он даже и не заметил, как к московским партнерам ушли склады, машины и даже шикарная квартира. Только офис непонятно зачем Александр оставил за собой. Он часто ездил на кладбище, стал религиозным и начал пить. Головная боль с похмелья была спасением. Она заполняла пустоту внутри и вокруг.

На годовщину смерти жены он неожиданно приехал в офис «Виктала». Была суббота, и ему пришлось стучать, чтобы вышел охранник и открыл двери, впустив его в здание. Он поднялся на восьмой этаж и долго ковырялся в замке…

Александра нашли только на третий день повесившимся в кабинете жены. На столе лежала истрепанная Библия, раскрытая на Песни Песней царя Соломона: «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь…»

Ирка дочитала материал и вздохнула, мечтательно закатив глаза. Хороша история! Особенный надлом сюжету придавал тот самый звонок секретарши. О нем, собственно, ей и рассказали те пятые руки. Да, бывает еще в жизни горько и красиво… Из сладостной нирваны Ирку вывел телефонный звонок.

– Мне бы Ирину Николаевну, – потребовал раздраженный женский голос.

– Слушаю вас, – предчувствуя недоброе, выдавила Ирка.

– Я по поводу вашего сегодняшнего материала о Калягиных, – продолжил голос.

– Надо было больше напускать туману, – запричитало в Иркиной голове чувство самосохранения. – Сделала бы их банкирами. И имена. Имена надо было дать другие. Хоть фирма-то, конечно, и не называлась «Викталом», но имена…

– Они у вас названы Звонцовыми, – почти срываясь от негодования, звенел голос в телефоне, – а я та самая «племянница столичного дядюшки». Вообще-то он мне не дядюшка, а брат. Что ж вы, не разобравшись?

– И что с того, что брат? – испуганно, но с робкой надеждой вставила Ирка. – Мы же изменяли…

– Да не в этом дело, – огрызнулся голос. – У Вики с Валеркой, моим братом, все решалось через постель: и кредиты, и скидки, и отсрочки по платежам. Девка-то была красивая. Как раз накануне ее самоубийства они с ним летали на неделю в Испанию. Вика мужу позвонила, сказала, что с закупкой какие-то сложности. Да сколько раз она так делала. Он, правда, тут тоже не скучал с Маринкой своей.

А из Испании брат и Вика злые приехали. Валерка требовал какие-то деньги вернуть. А суммы были астрономические. Вика домой умчалась сама не своя. Уж очень она к богатой жизни привыкла. Она на водопады ездила, а тут ей холодный душ. И причем здесь эта дура Маринка? После смерти Вики Сашка что только ни делал, чтобы бизнес сохранить в своих руках. Даже братве Валерку заказывал. Но не вышло. И все ушло за долги. Вы бы лучше написали, как он по своей «БМВ» убивался. Поверьте мне, пуще, чем по жене…

 

БЕГЛЕЦ

Воробьи в сквере с яростными криками вырывали друг у друга хлебные крошки. И чего они суетились? Всем ведь хватит. Специально для них Диня и купил эту пухлую городскую булку.

– Как люди, – кивнув на птиц, бросил он старику с соседней скамейки. – Такие же жадные. Только бы урвать побольше.

– А чего ж тогда кормишь? – огрызнулся дед.

– Жалко, – вздохнул Диня, – я ведь и сам такой, в смысле жадный.

В школе Диня талантами не блистал. После девятого класса пошел в ПТУ. Выучился на сварщика. Потом его забрали в армию. Служил в «свиной команде». Свинарник при части был. Вот Динина рота хрюшек и обихаживала. Собственно говоря, это свиньи служили. У них и дисциплина какая-никакая была, и кормили их вдоволь. Боевые потери несли к праздникам. А солдатики при них вроде как в батраках ходили…

После полутора лет свиноводства кидаться на сварные работы не хотелось жутко. И Диня стал искать должность поинтеллигентней. Чем только не занимался. И в магазине продавцом работал, и во Дворце культуры осветителем. Одно время даже таскался по офисам, предлагая тефлоновые сковородки. Словом, не пришей кобыле хвост.

Потом остепенился. Устроился в фирму, которая торговала компьютерами. Поскольку ноутбуки были устроены несколько сложней сварочного аппарата, обязанности Дини в компании сводились к разгрузке товара и мелким работам по офису – тут розетку переставить, там лампочку поменять. Платили негусто, но и надрываться на работе, мягко говоря, не приходилось. В общем, одному ему денег хватало. А обзаводиться семьей Диня не спешил.

– Ага, – объяснял он приятелям, – приведешь в дом тетку, она тут же родит кого-нибудь. Будут они вдвоем вокруг меня бегать и жрать просить. На них не напасешься. Нет, это не по мне.

А в фирме Диня пришелся ко двору: трудолюбивый, непьющий, ответственный. И скоро ему вменили в обязанности работу курьера. Он стал возить деньги поставщикам в столицу. В те времена многие так делали: большую часть дохода пускали мимо кассы. Чтоб налоги не платить. Наличные «озеленяли». Как накапливалось тысяч пятьдесят долларов, везли в первопрестольную. Дине летать туда нравилось. В аэропорт отвезут, в Москве встретят. Погуляешь по городу и в тот же день обратно. Чем плохо?

Так и жил бы Денис, кабы ни один случай. Долларовые вояжи в златоглавую обычно приходились на воскресенья. Так было удобней московским партнерам. Как-то раз Андрей, который всегда встречал Дениса в Шереметьеве, завез его к себе в офис. Обычно коробку с деньгами Диня передавал ему в машине. Андрей высаживал его где-нибудь в центре у метро и уезжал. Но в тот раз была обратная посылочка, которую москвич забыл взять с собой в аэропорт.

Они зашли в кабинет Андрея. Тот, не открывая, закинул коробку с деньгами в сейф.

– Полежит до понедельника, – весело подмигнул он курьеру.

Диня получил пакет с какими-то бумагами и отправился гулять по Москве. Но мысль о том, что доллары проваляются неучтенными почти сутки, не давала ему покоя. И еще одна: там ведь сумма немалая, ему надолго хватит! Связи между этими двумя посылами вроде не было никакой. Однако через неделю-другую Диня понял, как их объединить. И в голове его родился план.

Диня считал так: он получает в фирме примерно двести долларов в месяц. В год получается две четыреста. За «полтинник», а меньше он не возил, ему лет двадцать надо вкалывать. С другой стороны, сумма для фирмы небольшая. У шефа джип дороже стоит. Не будет никто из-за таких денег бандитов нанимать. Тем более что фирмачи были не из братвы. Это же не боевик какой. Что, за ним Джеймса Бонда пошлют, если он слиняет с коробочкой, или Терминатора какого? В органы они тоже заявить не смогут. Не скажешь ведь, что у тебя пятьдесят штук неучтенного нала увели? Так что решил Диня выдать себе за один раз пожизненную зарплату.

К проведению мероприятия он подошел со всей тщательностью. Сначала продал квартиру. Новые хозяева разрешили пожить в ней месяц-другой. В несколько клеенчатых баулов собрал нужные вещи. «Куклу» тоже заготовил заранее. Благо посылки всегда были практически одинаковые: коробка из-под компьютерной игры, оклеенная прозрачным скотчем. Вес подобрал без труда: сколько уж он натаскался с этими коробками! Когда все было готово, Диня стал поджидать подходящего случая. Вскоре таковой представился.

Обычно о поездке курьер узнавал дня за три. Вот и на этот раз его послали за билетами на воскресенье еще в среду. Тем же вечером Диня отправил в Москву поездом собранные заранее вещи.

В воскресенье утром он, как обычно в таких случаях, пришел в офис. Шеф вручил ему коробку и отвез в аэропорт. В Шереметьеве парня встретил Андрей. По дороге в город Диня передал ему «куклу» и вышел возле метро. Он доехал до Ленинградского вокзала, получил багаж и на такси отбыл во Внуково. Еще через четыре часа Диня вылетел в Киев. Оттуда на перекладных добрался до Днепропетровска. Снял квартиру. Только тогда, уже на второй день бегства открыл коробку. В ней было 54 тысячи долларов.

В Днепропетровске Денис прожил с полгода. Потом перебрался к морю. Но и там ему уже стало надоедать. Зимой только одно развлечение – воробьев кормить. С яростным чириканьем один из них выхватил кусок булки из-под носа у своего товарища и отпорхнул куда-то в сторону.

– Молодец, – одобрительно кивнул вслед воробью Диня, – теперь смотри, чтобы не поймали.

– Поймают, – буркнул старик с соседней лавки, – и отберут.

Диня вздрогнул и опасливо огляделся по сторонам.

– Типун тебе на язык, дед, – подумал он, – раскаркался.

 

ВАНЬКА-ЖЕНИЛКА

Жили-были старик со старухой. И было у них три сына. Один умный, второй спортивный, а третий… любил жениться. Теоретически все должно было быть у них хорошо, но на практике выходило как-то не очень. Дело в том, что старик, старуха, этот самый третий сын и его малолетний отпрыск ютились в комнате в коммунальной квартире. Хорошо, что хоть без невестки. Или плохо? При таких обстоятельствах, честное слово, уж не знаешь, что и сказать. Так или иначе, а третий (младший) сын волею судьбы оказался отцом-одиночкой. Кстати, столь бедственному коммунальному положению семьи он сам же и был причиной. Ведь в свое время жилищный вопрос не стоял здесь настолько остро. Впрочем, обо всем по порядку.

Новую трехкомнатную квартиру семья Петровых (пусть будут Петровыми, не в фамилии, как вы понимаете, здесь дело) получила, когда старший из двух сыновей-погодков еще только собирались пойти в школу. Уже здесь, как принято говорить, в улучшенных жилищных условиях родился их младшенький. Назовем его Ваней. Пусть будет Ваней. Не беспокойтесь, имя на сюжет тоже никак не повлияет. Обещаю.

Впятером в трех комнатах. Не густо, конечно. Однако не сказать, чтобы и бедственно. Особенно тогда, в советские времена. В общем, жили не тужили. Дети росли и умнели. Ну, может, кроме младшенького. Хотя, нет, он тоже, конечно, умнел. Но как-то по-своему. Старший брат клеил модели самолетов, средний увлекался биатлоном, а младший – одноклассницами (в смысле, и увлекался, и клеил одновременно, а то и по несколько штук за раз).

– Что ж, в принципе, ничего плохого в том нет, – скажете вы, имея в виду любвеобильность младшенького.

А я и не возражаю. История-то, собственно говоря, не трагичная. Я бы сказал, занимательная, не более того. Продолжим?

Время шло. Окончив школу, старший брат отправился поступать в Московский авиационный институт. Поступил, отучился и уехал работать куда-то в Поволжье. Средний брат к родным пенатам тоже не вернулся. В Питере он окончил институт физкультуры. Да так на берегах Невы и осел.

Остались Петровы с младшим сыном. Пришло и ему время закончить школу. Да только не стал он искать счастья на чужой стороне, а поступил в местный пединститут. А после его окончания решил жениться. Ну что ж, дело молодое. И девушка оказалась из богатой семьи, добрая, умная. Впрочем, бюст пятого номера тоже, конечно, сыграл свою роль. В общем, все как-то сразу сладилось.

А свадебный подарок старики Петровы молодым припасли замечательный – квартиру. Чтобы не ударить в грязь лицом перед зажиточной родней невестки. Схема сохранения чистоты семейного лица технологически выглядела весьма незамысловато: Петровы продали свою «трешку», а на вырученные средства, доложив, правда, все сэкономленное на черный день, купили сыну однокомнатную квартиру, а себе двухкомнатную. Что тут сказать? Молодцы! Как говорится, мирком да ладком сыграли свадебку.

Ладка хватило ровно на полтора года. К этому времени невестка успела родить Ване дочь. Сам по себе факт отрадный, если бы не перспектива раздела имущества. Собственно говоря, делить однокомнатную квартиру на три части не представлялось никакой возможности. Поэтому Ване пришлось покинуть едва насиженные позиции.

– Я выплачу тебе твою долю, – пообещала на прощанье жена, но слова своего не сдержала.

Минус квартира, плюс алименты. А Ваня вернулся к родителям. Как нетрудно подсчитать, в двухкомнатной квартире их было трое. Как говорится, жить можно.

– Ты уж, сыночек, второй раз не промахнись, – напутствовала Ваньку мать, с беспокойством поглядывая на сыновье лицо, по которому блуждала романтическая улыбка.

– Не, мам, не бойся, – заверил ее алиментщик, – второй раз, как лебедь, на всю жизнь.

Подходящая лебедка нашлась через пару лет. Женщина была славная, из простой семьи, работящая и непритязательная. Про бюст пятого номера я уже даже не упоминаю… Была у нее, правда, одна закавыка в виде пятилетней дочки Леночки (имя, впрочем, опять никакого значения не имеет), зачатой в недрах общежития профтехучилища от кого-то из его обитателей. Опять же, дело молодое! И все как-то снова начало слаживаться.

Жить новой ячейке общества было негде. На учительскую зарплату квартиру снимать накладно. Об ипотеке и говорить не приходится. Поэтому молодые поселились в Петровской «двушке». Невестка старикам понравилась, и приняли они ее, как родную. Как оказалось, ненадолго. Но мы забегаем вперед.

Где-то в период полураспада второго Ваниного брака произошло знаменательное событие.

– Я того, я Ленку удочерю, – неосторожно пообещал Иван.

Как говорится, хозяин – барин, сказано – сделано и «тыды и тыпы». Опять же, благородный поступок и сплошное геройство.

– Нам от тебя ничего не нужно, – гордо заявила Ивану вторая бывшая супруга после развода и, скромно потупившись, добавила: – Кроме алиментов, конечно, и жилья.

На этот раз Ванин переезд с насиженных мест был, можно сказать, камерным. Он перетащил вещи в комнату родителей, куда и переселился сам. Квартира в одночасье превратилась в коммунальную. А жизнь в ней для семьи Петровых стала абсолютно невыносимой. Простота бывшей невестки, так радовавшая их когда-то, оказалась уж слишком откровенной.

– Когда ж вы помрете, старичье? – всякий раз приветствовала она бабку с дедкой, сталкиваясь с ними в коридоре. – Проходу от вас нет. Зажились.

В мойке на кухне прописалась немытая невесткина посуда. А в ванне, как селезень в пруду, постоянно плескался ее очередной ухажер.

– Проходной двор, а не квартира, – возмущалась бывшая лебедка, неодобрительно поглядывая на крадущегося в туалет Ваню, – хоть съезжай.

В результате съехать пришлось Петровым. А поскольку из богатств у них остались разве что их года, то одну комнату они сменили на другую. Опять же, с небольшой доплатой. Плюс три лишних квадратных метра площади, минус ненавистная невестка. Словом, жизнь опять стала приходить в норму. Как говорится, в тесноте, да не в обиде.

С третьим браком Ване повезло. На целых три года. Ну, может, чуть поменьше. В общем, как-то так. Но мы опять забегаем вперед. Вернемся лучше к тому вечеру, когда, сидя за колченогим столом, Иван впервые рассказал родителям о своих планах в очередной раз послушать свадебный марш.

– Она у меня как будто из девятнадцатого века! – восторженно расписывал он старикам достоинства новой избранницы. – Робкая, застенчивая и такая, знаете, домашняя!

При слове «домашняя» дед с бабкой испуганно вздрогнули. Но, решив, что их квартирно-коммунальная шагреневая кожа уже достигла минимально возможных размеров, как-то обмякли и успокоились. Время показало, что зря.

В общем, и в третий раз все поначалу как-то сладилось. Новая невестка действительно вела себя скромно, Петровых называла не иначе, как папой с мамой. Опять же, бюст заветного номера. А самое главное, на квадратные метры мужниной семьи она никак не претендовала, имея собственную квартиру. Через год третья по счету супруга родила Ивану сына. А спустя еще два она в точном соответствии с традициями девятнадцатого века сбежала от него с любовником на Кавказ. Ну, может, не на Кавказ, а в Тамбовскую область. Или Брянскую. А то и в Москву-матушку. Честно сказать, не помню. Все равно в нашей истории это ничего не меняет.

– Ты уж извини, зятек, – уже через два месяца после побега сообщил Ивану, все еще не пришедшему в себя от «счастья» одинокого отцовства, тесть, – но дочка звонила, просила квартиру сдать. Ее сожитель сидит без работы…

Так вот Иван и оказался с родителями да с малолетним сынишкой в комнате в коммуналке. В тесноте, но зато с богатым жизненным опытом. Он, кстати, по-прежнему заглядывается на прекрасный пол. Это стариков и тревожит. Еще один брак младшего сына – и Петровым придется спать стоя. Или по очереди.

 

МЕЧТАТЬ ВРЕДНО

Планы, планы, планы. Мечты! Мечтать, говорят, не вредно? По крайней мере, минздрав на сей счет ни о чем не предупреждает. Хотя, может, и зря. Не минздрав, так минразум какой-нибудь мог бы и предупредить. Намекнул бы, что ли. Подмигнул. Мол, не наглей. А то хуже будет. Дождешься решения свыше. Исполнят. А надо ли оно тебе? И того ли ты ждал? О том ли мечтал? Правильно ли оформил заказ, посланный на небеса? Или там в спешке не разглядели сути. А то и просто подошли формально. Забыли оформить страховку. Всякое ведь бывает. В общем, вот вам несколько историй на эту тему.

Сосед мой всю жизнь ходил в море. Рыбаком. Из рейса в рейс, из рейса в рейс. Профессию в свое время выбирал себе по душе. Романтику искал. И, надо сказать, хватил ее от души. В юности всем был доволен. С годами, правда, стала накапливаться в нем какая-то усталость. Оно и понятно: все мы не молодеем, а морской труд тяжел.

– Всю жизнь я смотрел на берег с моря, а вот хочу как-нибудь посмотреть на море с берега, – любил повторять сосед в короткие промежутки своего пребывания на твердой земле.

Впрочем, смотрины с берега все время откладывались. Сначала надо было купить новый гарнитур, потом машину, затем выучить дочерей, которых у соседа было две. Потом дочери решили пойти в аспирантуру, и их пришлось доучивать до защиты кандидатских. Остепененные дочери на радостях выскочили замуж. Но как-то так неудачно, что соседу пришлось содержать уже не только их, но и двух зятьев. И то сказать – не идти же парням в море из-за безденежья! Морской труд, он, как известно… и так далее и тому подобное. Тем более что девушки были не сиротками, а имели кроме бесплатно любящей их матери еще и способного к материальной поддержке отца.

– Нет, это точно последний рейс! – всякий раз уверенно сообщал сосед, отправляясь на судно. – Еще один разок и баста! Надо же когда-то и для себя пожить.

И вот однажды этот откладываемый несколько десятилетий день наконец настал. Сосед сошел на берег, глянул – по крайней мере, такая возможность у него была – на море и через три месяца… умер от инсульта.

– Затянул, – скажете вы, – надо было ковать железо не отходя от кассы. Побыстрее, в общем.

Спешу вас разочаровать. И это не всегда помогает. Вот вам другая история. Еще один мой сосед реализацию своей сокровенной мечты как раз откладывать не стал. А мечта у него была самая, можно сказать, ботаническая. Как сейчас принято говорить, экологически чистая. Хотелось ему перебраться из шумного города в живописную сельскую местность. И дочки у него были хорошие. Даже не дочки – сыновья. Один, вернее. Но замечательный. Сам отцу всегда был готов помочь. Так вот, выбрал себе сосед деревню в одной из среднерусских областей. Сначала ездили они туда с женой летом, в отпуск. Купленный домик своими руками привели в идеальный порядок. Заборчик поправили, баньку поставили. Рядом речка, лужки всякие. И одна сплошная экология. До ближайшего сахарного заводика в райцентре километров пятьдесят. Словом, не надышишься…

Но идем дальше. Достигнув пенсионного возраста, сосед не задержался на опостылевшей службе ни дня. Буквально через пару месяцев он переехал в деревню на постоянное место жительства. А было как раз лето: трава на лугах буйствовала, птички пели, речка журчала. Потом настала осень, и завернула в гости зима.

Да, чуть не забыл сказать, что бывший мой сосед страдал диабетом. Самое время об этом вспомнить. Потому что этой самой зимой впал он в диабетическую кому. Из подробностей я знаю лишь то, что скорая добиралась в село из райцентра не то шесть, не то восемь часов. Я не врач и не знаю, критичное ли это время. Может быть, были какие-то дополнительные осложнения. Так сказать, привходящие факторы. Скорее всего. А суть в том, что сосед отдал богу душу.

– Если бы хоть на два-три часа раньше приехали, был бы шанс спасти, – разводили руками врачи.

В общем, не поторопись сосед, останься он в городе…

– Спешить тоже не стоит, – мудро заметите вы, – все нужно делать вовремя. Что ж, и это, как оказывается, не панацея. Муж моей знакомой всегда все делал по плану и в должные сроки. Его мечта была четырехколесной. Нет, он и до этого не ходил пешком. Но имеющееся авто хотел заменить на нечто несусветно комфортное, быстрое и практически бесшумное. Он копил на заветный автомобиль пять или шесть лет. И ровно в изначально запланированный срок приобрел его у официального дилера.

Машина была не просто воплощенной мечтой – она была лучше. И счастливый автовладелец тут же повез супругу отдыхать на юг. На этой самой машине и повез. Где-то в Карелии они попали в ДТП. Нет, виноват в нем был совсем не наш герой. Но кто-то не справился с управлением, кто-то вылетел на встречную, одни уворачивались, другие тормозили… А муж моей знакомой погиб.

– Что тут сказать? Судьбу не объедешь, – назидательно изречет кто-то из вас. – Все мечты ваших персонажей какие-то уж очень личные. Вот и поплатились. Мечта должна быть социально значимой, гуманистической.

Практика показывает, что и в этом случае имеются свои подводные камни. Подруга моих родителей мечту имела безупречную: оставить в наследство единственной дочери комфортную и ухоженную квартиру в самом центре города. Так уж получилось, что если персонажи предыдущих историй не думали о смерти до последнего мгновения, то эта героиня размышляла о неизбежном долгие годы.

Дочка тем временем выросла и вышла замуж. Денег у молодых инженеров на собственную квартиру не было. Однако разменивать трехкомнатную «сталинку» мать категорически отказалась.

– Когда умру, все тебе достанется! – отрезала она. – Будешь тогда здесь жить-поживать и меня добрым словом вспоминать!

Дочь с мужем мыкались по съемным углам, а наша героиня тем временем делала в квартире ремонт за ремонтом, доводя ее внешний вид до совершенства.

Время шло. Муж дочери мало-помалу пошел в гору. В семье появился достаток, а с ним и новые возможности. Вскоре молодые купили себе квартиру, стали ее обставлять и всячески обустраивать. Следует заметить, что вышеупомянутая мать оказалась, как и дядя Евгения Онегина, самых честных правил. Сделав в родной «сталинке» шикарный евроремонт, она, можно сказать, курьерским поездом отбыла в мир иной.

Стоит ли говорить, что и ее мечта исполнилась как-то не так, как ей это виделось? Квартира дочке была уже не нужна. Поэтому ее тут же продали. Вместе с мебелью и всеми вещами. Новые хозяева выбросили вещи на помойку. И осенний ветер еще долго гонял по двору фотографии из семейного альбома, на которых мама с маленькой дочкой улыбались, глядя в объектив…

– Ишь, как кидает вас из стороны в сторону, – фыркните вы. – Машины, квартиры. О самолете еще помечтайте. Мечты должны быть скромные.

Извольте, вот вам история об очень скромной мечте. Жила у нас во дворе пьянчужка. Работала она где попало и не сказать, чтобы уж очень часто. Когда ей стукнуло пятьдесят, она отправилась в собес за оформлением пенсии. Однако необходимого «северного» стажа у нее не оказалось. Поэтому заветного стабильного дохода пришлось ждать еще два или три года. Понятно, что получение пенсии стало для дамочки единственной и, как мне кажется, довольно скромной мечтой.

– Вот получу пенсию… – этой фразой все эти годы она начинала практически каждый разговор.

Не буду томить читателя, мечта нашей героини сбылась. Причем именно буквально. То есть, она действительно получила пенсию. Одну штуку. В смысле, один раз. На радостях уже давно сидевшая на вынужденной диете дамочка созвала гостей и закупила спиртное в больших количествах. Количество, как говорится, перешло в качество, и слабый женский организм не выдержал принятой дозы.

– Понарассказывал тут всяких страшилок, – обидится кто-нибудь. – Мрут у него все, как мухи. Беспросвет сплошной. Пессимизм. Уж и помечтать ни о чем нельзя. Дожили. Последней, так сказать, радости в жизни лишил, изувер.

Да не лишал я никого никакой радости. Я лишь советую: будьте аккуратнее в мечтах. А еще лучше – живите, как получается, и радуйтесь тому, что имеете.

 

ЗВОНОК ИЗ ДРУГОЙ ЖИЗНИ

Аня овдовела рано. Ей не было еще и сорока. Смерть мужа оказалась для нее настоящим ударом. Они прожили вместе почти четырнадцать лет. Воспитывали дочь, ездили в отпуск, строили планы на будущее. И вдруг оказалось, что будущего, их общего, веселого и разноцветного семейного будущего больше нет. И уже никогда не будет. Осталось одно черно-белое и печальное, как осенний дождь, настоящее. И из него, как из страшного сна, невозможно было вырваться. Женщина переживала не только за себя, но и за дочку, которая, как ей казалось, в свои одиннадцать еще не осознавала весь трагизм потери отца.

По несколько раз на неделе Аня ездила на кладбище, часами просиживая у могилы мужа. Стремительно и незаметно для себя самой погружалась она в темный омут своих путаных мыслей. Чем все это могло закончиться, трудно сказать. И тут неожиданным утешение для вдовы стал мобильный телефон покойного мужа. Впрочем, давайте сначала вернемся немного назад.

Аня и Николай познакомились, можно сказать, случайно. Так уж получилось, что на какой-то вечеринке у общих знакомых они оказались рядом за столом. Потом он пошел провожать ее домой. Потом… В общем, все сложилось как-то так, почти по-книжному. Как будто они были героями телесериала, сценарист которого не особо увлекался перипетиями сюжета. Но если зритель ждет от похождений экранных героев интриг и приключений, то кто же будет жаловаться на их отсутствие в реальной жизни? Тут, как говорится, чем спокойнее, тем лучше.

Надо сказать, что Николай себя не жалел: работал много, часто мотался по командировкам, много курил. Почти сразу после тридцати у него стало пошаливать сердечко. Впрочем, большого внимания он этому не придавал: пройдет как-нибудь, молодой еще. Первый инфаркт случился у него в тридцать семь. Аня, оставив дочку на попечение своих родителей, сутками не выходила из больницы. Врачи и любящая жена сделали свое дело: Николай пошел на поправку. Курить он бросил. Как только позволило здоровье, опять пошел работать. И снова начались командировки.

– Всех денег не соберешь, – убеждала его жена, – притормози, ты нужен нам.

– Я всем нужен, – отшучивался Николай, – не переживай, Аня, все будет хорошо.

И правда, жизнь как будто опять вернулась в привычное русло. В начале лета Николай собрался в санаторий. Куда-то под Питер. Но поправить здоровье ему уже было не суждено. Буквально за пару недель до поездки у него случился второй инфаркт. Преодолеть его последствия Николай не смог. О переживаниях несчастной вдовы сказано было выше. Похороны, слезы, бесконечные хождения на кладбище.

– Нельзя так часто бывать у могилы, – говорила Ане мама, – нехорошо это. Ты должна его отпустить. Каждому на роду свое написано. Это только лебеди, говорят, гибнут, потеряв любовь.

– А у нас, может, тоже так было, по-лебединому? – почти с вызовом отвечала всякий раз Аня.

Так или иначе, но смириться со своим внезапным одиночеством (дочка не в счет – это совсем другая любовь) она никак не могла. И тут начал звонить телефон. В этом месте необходимо сделать небольшую паузу, вдохнуть глубже и рассказать обо всем более подробно. Итак…

Аня возилась на кухне, когда из комнаты раздался первый звонок. Мелодия была до боли знакомая. И Аня по инерции чуть не крикнула:

– Коля, возьми трубку, тебе звонят!

Потом поняла, вздрогнула и почти с испугом пошла в комнату, где на комоде, возле фотографии покойного лежал его мобильный телефон. Неизвестно для чего, но Аня регулярно его заряжала. Как будто ждала каких-то звонков. Но их не было: родственники, коллеги, друзья, безусловно, знали о случившемся. В общем, звонить было некому. И вдруг… Прошел уже месяц, как мужа не стало.

Аня робко взяла телефон, поднесла ее к уху и дрогнувшим и даже каким-то внезапно охрипшим голосом произнесла:

– Слушаю вас?

В ответ она услышала лишь чье-то дыхание.

– Кто это? Кто звонит? – с неожиданным для себя самой нетерпением потребовала Аня.

Но в трубке уже были слышны лишь короткие гудки. Она, конечно, тут же перезвонила, но ответа так и не последовало. Положив телефон на место, женщина вернулась к своим делам. Но неожиданный звонок почему-то не шел у нее из головы. Кто бы это мог быть? Почему ничего не ответил, не поинтересовался? Почему не взял трубку после ее звонка?

– Да просто ошибся кто-то. А извиниться культуры не хватило. Вот тайна-то! – убеждала она сама себя.

Дня через два мужнин телефон вновь зазвонил. Аня бросилась к трубке. Звонили уже с другого номера.

– Алло! Кто это? – поинтересовалась несчастная вдова.

Но в ответ она опять ничего не услышала. Трубку бросили, и Аня еще долго растерянно слушала короткие гудки. Опять ошиблись? Наверное. Перезванивать женщина не стала.

На следующий день телефон снова подал голос. И опять новый номер. Аня взяла аппарат, уже не надеясь получить ответ. Однако она ошиблась.

– Коленька! Это твоя кисонька! Привет, привет, как делишки у мальчишки? – с ходу защебетал телефон приятным женским голосом.

– Какая еще кисонька? – растерянно произнесла Аня.

– Ой, простите, а это кто? – удивилась трубка. – Мне нужен Николай.

– А вы кто? – поинтересовалась Аня.

– Подружка, – охотно сообщила трубка. – А вы? Мама?

– Жена, – уточнила Аня.

– Ничёсе! – удивилась трубка. – А Коля где?

– Коля? – вновь растерялась Аня. – Он… умер.

– Ничёсе! – снова удивилась кисонька. – Правда?

– Ага, – давясь слезами, выдохнула Аня.

– Тогда извините, – печально произнесла трубка, – за беспокойство.

Аня не нашлась, что сказать в ответ. Минут двадцать она сидела, держа телефон в руках и никак не решаясь позвонить. Затем все же собралась с силами и нашла в принятых звонках вчерашний вызов.

– Зайчик, наконец-то! – обрадовалась трубка нежным голоском. – Я тебе вчера звонила. А мне ответила какая-то баба. Твоя благоверная, да?

– Ага, – почти прошептала Аня, – благоверная.

– Твою мать! – огрызнулась трубка и оборвала связь.

По привычке последних тяжелых недель Аня уже хотела выпить валерьянки, как вдруг поняла, что это ей ни к чему. Впервые после похорон она чувствовала себя спокойной. Хотя в голове ее мысли неслись роем:

– Вторая дама более осведомлена. Да, она, по крайней мере, знает, что он был женат. А первая, которая позвонила третьей, – нет. А еще ведь был самый первый звонок. И тоже, видать, не ошиблись. Итого три. И никто из них не знал, что он умер. Ой, а ведь наверняка есть те, которые знают и которые поэтому не звонят…

И Аня тут же вспомнила нескольких молодых женщин, которые были на похоронах, представившись коллегами покойного.

– Да он действительно был всем нужен! – прорычала женщина, чувствуя, как слезы буквально сохнут у нее на щеках.

Правда, которая при живом муже вызвала бы у нее страдания, после его смерти стала для вдовы явным облегчением. В последующие две недели курс терапии продолжился. Аня приняла еще три или четыре звонка. Один (звонили с проводного телефона) точно был междугородним. Теперь уже Аня не спешила со своим «алло», позволяя невидимым собеседницам, не ждущим подвоха от мобильного (читай – почти интимного) телефона, поприветствовать «зайчика», «котика» или «малыша».

Собственно говоря, нашу историю можно было бы на этом и закончить. Но тут на телефон поступил еще один звонок.

– Алло! Алло! – услышала вдова мужской голос в трубке.

Ну, знаете ли, тут бы любой на ее месте растерялся.

– Ай да Коля! – мелькнула у Ани в голове шальная мысль.

– Алло, алло! Николай Семенович, вы меня слышите? – не унималась трубка.

– Это его… знакомая, – руководствуясь неким наитием произнесла Аня, – коллега, так сказать.

– Извините, пожалуйста, – поперхнулась трубка, – а можно с ним поговорить?

– Его нет. Может быть, я вам помогу?

– Возможно, – обрадовалась трубка, – это тренер Дениски.

– Кого? – изумилась Аня.

– По баскетболу.

– Простите, чей тренер?

– Дениса, – пояснила трубка. – Дениска на тренировку не пришел. А мама его не отвечает. А Николай Семенович, давал мне свой номер. Сказал, что в случае чего можно и его побеспокоить.

– Ага, – ошарашено произнесла Аня, – только он умер.

– Господи! – ахнула трубка баскетбольным голосом. – Он же только во вторник у меня был на тренировке!

– Да не Денис умер, а Николай, – вяло пояснила Аня, – Семенович.

– Горе-то какое! – сочувственно зацокала трубка. – Он как у них в семье появился, так мальчишка за ум взялся. В командировки, правда, часто мотался, все в этот, как его, в Мурманск.

– А вы тогда где? – изумилась Аня.

– В Петрозаводске, где же еще? – изумилась трубка ей в ответ. – Теперь Дениска опять от рук отобьется.

– Наверняка, – кивнула Аня. – Прощайте.

Собственно говоря, этот звонок окончательно излечил ее от депрессии.

 

МАМАША

Лена красит волосы в красный цвет и обожает яркую помаду. А еще она всегда носит туфли на высоченном каблуке. У нее хорошая машина и квартира в центре Питера. Лена… Впрочем, какая она вам Лена? На работе все зовут ее не иначе, как Елена Сергеевна. Должность у нее такая – серьезная. Хотя, пожалуй, я начал не с того. Давайте лучше вернемся лет на пятьдесят назад…

Валя, мама нашей Лены, выросла в Петербурге. Если уж совсем точно, то в Ленинграде. Жила она – так уж получилось – с бабушкой-блокадницей. Нрава старушка была строгого. И за хлебные крошки, оставшиеся на столе после обеда, девочка получала полотенцем по лицу. Воспитанные таким образом внимание к мелочам и скрупулезность подвигли Валю к поступлению на финансово-экономический факультет. После окончания вуза молодого бухгалтера распределили в Мурманск на одно из «рыбных» предприятий. Здесь она встретила своего будущего мужа, родила дочку и сына. С этого места темп нашего повествования следует немного притормозить.

В школе Лену и ее брата Валерку не любили. Никаких импортных шмоток у них не было. Отец привозил их исключительно жене. В гости к себе брат с сестрой никого и никогда не приглашали. Потому что мать подобные вольности не поощряла. По этой причине и приятелей у ее детей было негусто.

– Ленка, Ленка – кофта с дыркой! – дразнили Лену одноклассницы.

– Да не в рифму же, дуры! Это про Ирку дразнилка! – огрызалась та и, глотая слезы, убегала прочь.

Каникулы брат с сестрой, как правило, проводили в пионерских лагерях. Мать умудрялась достать им путевки на все три смены. Сама она ездила в это время отдыхать в Сочи или Крым.

– Вырастут – сами себе все устроят, – отвечала Валя на слабые возражения мужа, который между рейсами хотел провести больше времени с детьми.

К тому, что все в жизни нужно устраивать самим, Ленка с Валеркой давно привыкли. В старших классах они ходили на овощебазу перебирать дары полей. Заработанные денежки, как правило, еще по дороге домой тратились на конфеты. Ими Валя детей тоже не баловала. – Бичи с овощебазы! – дразнили их одноклассники. – Помойтесь. От вас гнилью воняет.

– На дураков не обижаюсь, – бормотал в ответ Валерка, а Лена только стискивала зубы и опускала голову.

Отец умер, когда дети еще не закончили школу. Произошло это как-то внезапно и почти буднично. Он смотрел телевизор, прилег на диван. Задремал. Да так и не проснулся больше.

– Мерзавец! – уже через неделю после похорон прокомментировала подругам опрометчивый поступок мужа Валя. – Оставил меня одну с двумя детьми.

После смерти отца жизнь в семье стала еще суровее. Если, конечно, это вообще было возможно. Мальчикам, наверное, в такой ситуации легче. Хотя, как знать, что испытывал Валерка, когда в ответ на предложения друзей сходить в кино вынужден был, отводя глаза в сторону, бормотать что-то вроде:

– Не, не хочу, фильм неинтересный.

Лену же жизнь просто брала на излом. Штопать одежду она давно научилась. Так что «кофтой с дыркой» ее больше не дразнили. Зато добавились другие не менее обидные прозвища – «старушка», «побирушка» и даже «обносок».

– Мама, можно я туфли куплю… на каблуке? – всякий раз, когда мать выдавала ей деньги на новую обувь, робко заикалась Лена. – Можно?

– Ты что, проститутка? – брезгливо кривила рот Валя. – На каблуках только девки на панели стоят. Ты еще губы накрась. Я тебя этими туфлями да по этим самым губам отмордую.

– У тебя плоскостопие, поэтому ты на каблуках и не ходишь! – всхлипывая, взрывалась дочка. – А я…

– Что «ты»? – Валя вновь брезгливо кривила рот. – Хочешь выглядеть, как проститутка? Это уж без меня.

– Хорошо, – шипела Ленка, – пусть будет без тебя!

Но окончательный удар по Ленкиному безрадостному детству был нанесен перед выпускным балом. Мать наотрез отказалась покупать ей новое платье.

– Если руки откуда надо выросли, это перешьешь под себя, – брезгливо процедила Валя, швырнув дочке в лицо одно из своих старых платьев.

Пройдя через ад выпускного бала, Ленка не задержалась в Мурманске ни на день. Даже перспектива собирать крошки с обеденного стола ее не испугала. Поселившись у прабабушки в Питере, она поступила на юрфак. Впрочем, то ли далекие блокадные годы к этому времени задернулись пеленой забвения, то ли просто возраст взял свое, да только правнучку встретила старушка довольно приветливо.

Время шло. Валерка закончил в Мурманске мореходку. Появившаяся после первого же рейса финансовая независимость позволила ему быть смелее в отношениях с матерью.

– Я, мам, пива купил, – сказал он как-то, вернувшись вечером домой. – Выпью, когда футбол буду смотреть.

– Выпей. Мне-то что? – процедила сквозь зубы Валя. – Станешь алкашом, как твой папаша. Тоже сдохнешь на диване.

– Ладно, – согласился сын.

На том и порешили. В доме на какое-то время воцарился хрупкий мир. Впрочем, его вдребезги разбила наметившаяся Валеркина женитьба. Проблемы начались с первой же встречи двух женщин.

– Здравствуйте, Валентина Николаевна! – с искренней радостью хотела обнять будущую свекровь юная невеста.

– Здравствуй, здравствуй, – отстранившись от девушки и скривив рот, процедила в ответ Валя и, переведя взгляд на сына, брезгливо добавила: – Где же ты такую уродину-то нашел. Что, девок получше уже разобрали?

– А он долго выбирал, – скривив рот не хуже самой Вали и прищурив глаза, прошипела в ответ невестка, а потом добавила с нажимом: – Так что вам придется ко мне привыкать, маменька. Потому как жить мы будем здесь, с вами.

Про такие случаи обычно говорят: нашла коса на камень. В общем, невестка Вале попалась достойная ее, с характером. На свадьбу сына мать не пошла, но жизнь ее в одной квартире с молодой хозяйкой существенно осложнилась.

– Ты бы юбку еще повыше задрала, – кривила рот Валя, когда невестка, собираясь на работу, крутилась перед зеркалом в короткой юбке и туфлях на шпильке.

– Не на ваши же кривые ноги мужикам-то смотреть? – тут же, как будто только и ждала предлога, чтобы высказаться, парировала Валеркина жена. – Вы бы шли куда-нибудь погулять. Или к подругам в гости. Можно с ночевкой. А то и с двумя.

– Мой муж эту квартиру получил, тут я и помру! – огрызалась Валя.

– Ну так вы уже сколько это обещаете! – хихикала невестка. – И все никак? В Питер бы к дочке съездили, что ли.

Валя и сама порой вспоминала о питерской бабушке. Да только всякий раз при этом ощущала на лице жгучую боль от полотенца и слышала шепелявое бормотание:

– Хлебом не разбрасывайся! Пробросаешься!

Впрочем, время неумолимо. И однажды с берегов Невы пришло известие: старуха померла. Валя тут же отправилась в Питер.

– Надолго? – поинтересовалась у нее дочь, как только мать поставила сумку с вещами на пол.

– А что? Тебе в двух комнатах коней гонять? Мать мешает? – скривив по привычке рот, огрызнулась Валя.

– Просто я ремонт собираюсь делать, – прищурив глаза, сообщила Ленка. – Будет беспорядок.

– Ничего, я переживу, – вспомнив Валеркину жену, пообещала мать.

Ремонт, как водится, затянулся. А поскольку Ленка целыми днями была на работе, общаться с малярами, столярами и прочими штукатурами приходилось почти исключительно Вале. Когда спустя полгода квартира засверкала новой отделкой, Ленка поинтересовалась:

– Ну, мам, ты когда домой?

– Да я здесь жила, когда тебя еще и в проекте не было! – взорвалась мать.

– Насчет этого не спорю, – согласилась дочь. – Да только времена меняются. И прабабушка квартиру мне завещала. Так что, мам, ты уж извини, но как-то ты меня стесняешь.

– Да как ты смеешь? – возмутилась Валя.

– Оно и тебе так будет лучше, – ласково продолжила дочь. – Не станут тебя мои туфли на каблуках раздражать.

– Да я…

– Мам, не шуми, – с улыбкой перебила ее Ленка, – я уже билет тебе купила. На послезавтра. На вокзал провожу. А потом – ты уж не обижайся – замки на двери сменю.

Валя вернулась в Мурманск.

– А у нас к тебе новость, – сообщил матери на следующее после ее приезда утро Валерка. – Мы ребенка ждем. И понимаешь, мамаша, я бы не хотел, чтобы дочка тебя тут видела, когда родится. Ты уж не обижайся. Из квартиры ты сама выписалась, чтобы пенсию в Питере получать. Так что туда и возвращайся. Чего уж теперь. Тебе у Ленки лучше будет. Так что поживешь недельку-другую и… На вокзал я тебя провожу.

Дальше пробежим скороговоркой по сюжету. Валя промыкалась некоторое время у немногочисленных подруг. Потом купила себе комнатку в общежитии. Должно быть, на сэкономленные когда-то на детских игрушках и одежках деньги. Там теперь и живет. Валерка по-прежнему ходит в море и каждый год обязательно ездит с женой и дочкой отдыхать за границу. А Лена возглавляет юридический департамент в одной крупной фирме. Она красит волосы в красный цвет и обожает яркую помаду. А еще она всегда носит туфли на высоченном каблуке…